— Договориться. Не трогай моих торговцев. Пожалуйста, — и положил на стол между тарелками мешок с ассигнациями.

Налим удивлённо выпучил глаза.

— У тебя есть твои торговцы? Это откуда у тебя твои торговцы? На моём-то рынке, на моей-то земле — и вдруг твои торговцы? Ты, мальчик, что-то перепутал. Этот город принадлежит разным людям. И всё, что в этом городе есть, поделено. Я вот вчера был на балу — и там были разные. Значимые персоны, которым что-то принадлежит. Тебя я там почему-то не видел. Значит, ты точно что-то перепутал. Нет в этом городе ничего твоего. Ну, кроме фантазий. Ты фантазёр, мальчик?

Валерка постарался не скрипнуть зубами слишком явственно.

— Я договорился с несколькими торговцами на рынке. Предложил им выгодное дело. Для обоих сторон выгодное, — пояснил Птицын. — Но сегодня ночью их лавки сгорели. Говорят, это твоих рук дело?

— Ой! Договорился? С торговцами? Мальчик, ты слишком широко шагаешь. Ты так штаны порвёшь! — в притворном испуге поднял пальцы-сосиски водяной. — Какие страшные вещи ты говоришь! Я — и сжёг лавки? Тебя кто-то страшно обманул, мальчик. Или ты сам сумасшедший, придумал такое. Я таким не занимаюсь. Я только управляю людишками. Слежу, чтобы они соблюдали правила всякие. Чтобы всё было хорошо слежу. Если кто-то правила не соблюдает — он пострадать может, это все знают. А что касаемо договоров — ты опять что-то перепутал, мальчик. Никто из этих полукровок-людишек не может ни с кем договориться. Тем более с каким-то странным блаженным.

Водяной опустил руки на стол, пошевелил пальчиком мешок с деньгами, столкнул локтем вилку, которая звонко заскакала по полу.

— Ой! Упала. Подай, что зря тут стоишь⁈

Валерка, чувствуя, как рожа наливается от крови, всё-таки поднял вилку, протянул его Налиму. Тот уставился на столовый прибор ужасно удивлённым взглядом, перевёл глаза на Птицына.

— Ты что, мальчик? Ты мне зачем с пола поднял⁈ Эй, кто там! Подь сюды.

Половой появился почти в тот же момент, склонился в угодливом поклоне.

— Слышь, половой. Ты глянь — я вилку уронил, а этот блаженный мне её с пола подаёт. Вот чудак!

Половой подобострастно захихикал, пропел:

— Сию секунду всё исправим, ваше сиятельство! — и исчез, чтобы появиться буквально через пару секунд с подносом, на котором были не только новые приборы, но и дополнительная партия блюд.

Водяной скосил взгляд на подношение, хмыкнул, взял пальцами кусок торта, и, засунув его в пасть, принялся тщательно пережёвывать, потом заполировал горшочком с жарким — его он вытряхнул целиком, не утруждая себя использованием столовых приборов. Пальцы, испачканные в торте, он вытер об фартук так и стоявшего в полусогнутом состоянии полового.

— Вот! Даже такая шваль понимает, как себя вести положено, а ты совсем глупенький. Даже не ясно, о чём с тобой разговаривать — я юродивых плохо понимаю.

— Что нужно сделать? — вытолкнул вопрос Птицын. — Если мало денег, я могу принести ещё.

Водяной вдруг сосредоточил взгляд прямо на лице Валерки. Внутреннее веко спряталось, и теперь на парня смотрели будто два ледяных острия.

— Ты ничего не понял, мальчик. Ты пришёл ко мне. В трактир, который принадлежит мне. Даже не так — этот трактир принадлежит каким-то людишкам-полукровкам, но эти людишки — мои. Вот это вот, — он схватил жирными пальцами полового за волосы, повернул голову официанта в Птицыну, — это моё. Этот рынок — мой. И все эти людишки–полукровки на рынке — мои. Не только на рынке, много где ещё. Дома, в которых они живут. Лавки, в которых они торгуют. Нужники, в которых они испражняются. Всё это — моё. Шесть улиц, две площади. Здесь ничего не происходит без моего дозволения. И вот приходишь ты. Молодой. Дерзкий. Глупый. Приходишь, и начинаешь договариваться с моей собственностью. Начинаешь использовать мою собственность так, будто она принадлежит тебе. Ты думаешь, наверное, что эти людишки — государственные, как в законах сказано. Что они принадлежат царю. Это не так. Законы — они для таких юродивых, как ты писаны. Не для тех, кто понимает. Что мне тот царь — тьфу! Царь о них и не знает. Царю наплевать на них. Это — лично моё. А ты пришёл, и начал использовать моё. Даже не спросил у меня дозволения. Даже не поинтересовался, можно ли. Ты очень расстроил меня, глупый. И теперь ты думаешь, что несколько металлических кругляшков и пара бумажек загладят мою печаль? Уходи. Деньги — это скучно. Подумай, чем ты можешь меня задобрить. И уйми свою гордость. Ты — князь, у тебя на пальце красивое колечко. Но ты не понимаешь — это ничего не значит. Это просто красивое колечко. Тебя никто не любит в городе. Тебя не принимает высшее общество. Ты пока что не существуешь. Подумай. Моё благоволение будет дорого стоить для тебя. Мне было очень неприятно услышать, что какое-то ничто о чём-то договаривается с моей собственностью. Если обида моя не пройдёт, я запрещу своей собственности даже продавать тебе что-то, не только брать от тебя. Ты ведь не хочешь, чтобы твой клан жил в этом городе так, будто они здесь одни?

Валерка молча развернулся и вышел. Вряд ли такое грубое поведение уменьшит цену — Налим явно ждал, что парень поклонится и рассыплется в уверениях, что непременно придумает что-нибудь, чтобы умаслить владельца четверти Нижнего. Не смог. Всё, что удалось — это не начать прямо на месте уничтожать мерзкую жабу, так что Парень просто вышел, нажал несколько кнопок на телефоне, прошипел «Сссволочь», и выскочил из Вороньего гнезда, провожаемый сочувственными взглядами персонала и посетителей.

— Ну что? — Демьян и Алиса ждали в машине, возле входа.

— Требует, чтобы его ублажали, — коротко ответил Валерка. — Деньги ему не интересны, хотя то, что я принёс он забрал. Теперь желает, чтобы я его чем-нибудь более оригинальным задобрил.

— Хочет что-нибудь с той стороны, очевидно, — сказал Демьян. — Возможно, так даже лучше. Проще будет его удивить.

— Ладно, — вздохнул Птицын, усилием воли заставив себя успокоиться. — Купим ему что-нибудь удивительное. Даже много удивительного. Деньги есть.

— Может, нам и не нужно его благоволение? — осторожно уточнила Алиса.

— Он пообещал устроить полный бойкот, если мы не договоримся, — признался Валерка. — Мы, конечно, проживём и так, только как-то это невесело будет.

Демьян только молча кивнул — он, кажется, представлял себе, что это такое.

Валерка отправился на поиски подарков. Долго мудрить не стал — решил поразить Налима техническими новинками, для чего купил телевизор, недорогой генератор к нему, а дома записал флэшку с кучей разных фильмов. На случай, если управляющему зрелище не понравится, Валерка докупил ещё всякой мелочёвки. Фонарик, пневматический пистолет, музыкальную колонку.

— Надеюсь, этого ему хватит, — озабоченно протянул Валерка.

— Мне бы хватило, — сказала Алиса. Если бы я никогда не была в верхнем мире, посчитала бы это настоящим чудом.

— А мне — нет, — печально улыбнулся Демьян. — Это интересные игрушки, но не слишком впечатляющие. Меня впечатлил интернет, и то, как вы его используете. Такие, прямо скажем, безграничные возможности, но сколько же там при этом откровенной ерунды и глупости! Никогда бы не подумал, что такое возможно!

На следующий день Валерка снова припёрся в ресторан. Снова пришлось просить разрешения войти в кабинет, потом они с Демьяном затащили внутрь телевизор. Пока упырь подключал провода и заводил генератор, Валерка показывал «аперитив» — диковинки. Фонарь Налима не впечатлил, пневматический пистолет — разочаровал, музыкальная колонка заинтересовала, но быстро надоела.

Демьян, тем временем, уже всё настроил и вышел из кабинета, так что можно было приступать к главному блюду.

— А теперь главный подарок, — начал рекламу парень. — Это устройство позволяет смотреть всевозможные истории. Как в театре, только дома. Вот, позвольте продемонстрировать. В наших краях оно доступно только самым состоятельным гражданам — мало кто вообще видел такое чудо. Мне было невероятно трудно раздобыть это сокровище.

Ну да, решил слегка приукрасить. Гораздо приятнее получать подарок, который себе могут позволить немногие, а не банальную игрушку, доступную любому. Валерка включил какой-то космический боевик со стрельбой и полётами в космос. Теперь Налим явно впечатлился. Смотрел, раскрыв рот минут десять, и даже жрать перестал. Потом всё-таки