– Он погиб! – всхлипнула трубка.

Я кивнула мужу. Колян сделал скорбную мину и попытался закрыть коту глаза. Тоха бешено сопротивлялся.

– Как так – погиб? – строго спросила я.

– Вот так… Случайно… Трагически…

– Подорвался на мине? – поинтересовалась я. – Или попал под поезд?

– Под трамвай, – растерянно поправила меня Люся.

– Тоха попал под трамвай, – повторила я специально для мужа.

– Берлиозом назовем! – осенило Коляна.

Взмахом руки я остановила его.

– Людмила Васильевна, – с нажимом сказала я в трубку. – Не могу вам передать, как я расстроена! Мы очень, очень любили нашего кота! Он был нам очень, очень дорог! Вы даже не представляете, насколько он был нам дорог! Потеряв его, мы потеряли очень много!

– Смысл жизни! – трагическим шепотом подсказал Колян.

– Мы потеряли верного друга, который скрашивал наши дни. А также огромные деньги, которые могли бы скрасить наши годы!

– Мне очень жаль, – вякнула было моя собеседница, но я не позволила ей продолжать.

– Ну что это за несерьезный разговор – «мне жаль»? Своего бесценного питомца мы утратили по вашей вине! Скажите, Людмила Васильевна, как вы планируете возместить нам ущерб? Моральный и материальный?

Признаться в том, что она из корыстных соображений отдала – фактически продала! – Быкову кота, Люся, разумеется, не могла. Поскольку Пончик не рассказал ей о том, что видел, как Тоха вернулся к хозяевам, Люся полагала, что животное пропало. Да, претензии, предъявленные ей, были обоснованными!

Люся надолго замолчала, крепко задумавшись. Я злорадно вслушивалась в треск помех на линии.

– Я как-то об этом совсем не думала… – призналась моя собеседница. – Мне и в голову не приходило… А чего вы хотите?

– Я думаю, торг здесь не уместен! – подсказал мне реплику Колян.

– Вообще-то, конечно, сумму компенсации определяет суд, – задумчиво сказала я. В трубке что-то пискнуло. – Но можем договориться и по-хорошему. У вас найдется лишних тысяч десять-пятнадцать долларов? Нет? Жаль. Тогда, может быть, рассчитаетесь услугами?

– К-какими услугами? – заикаясь, спросила Люся.

У нее промелькнула мысль о том, что Тохина хозяйка блефует, нет у нее оснований затевать судебный процесс, и о тысячедолларовой компенсации речь идти не может; но с ушлой журналистки вполне станется растрезвонить на весь город, как непорядочно поступила с ней и ее котом Люся, и тогда репутация заводчиков Панчуковых здорово пострадает! Пожалуй, нужно выслушать, чего Елена от нее хочет.

– В урановые рудники их! – мстительно прорычал Колян и завел унылым речитативом, размеренно укачивая на руках вырывающегося кота: – «Во глубине сибирских руд…»

– Я подумаю, как вы можете искупить свою вину, – пообещала я. – Вы сегодня на работе будете? В кошачьем клубе? Тогда увидимся.

Не прощаясь, я повесила трубку.

– Ну? – спросил Колян.

– Считай, новые кошачьи документы у нас в кармане, – пообещала я. – Я не я буду, если не выжму из этой скользкой дамочки полный комплект: свидетельство о рождении, паспорт, справки о прививках – все на новое имя. Легализуем Тоху по всем правилам!

– И родословную новую справим? – поинтересовался Колян.

Я погрустнела. Тохино родословное древо составил редкий специалист, предводитель кубанского дворянства князь Туманов – школьный учитель истории, милейший, но страшно азартный человек. Кошачью родословную князь составил на спор и выиграл у меня ящик водки – напитка не самого дворянского, но очень русского. Господину Туманову пришлось потрудиться, задействовав все свои связи, зато кого только не было на ветвях нашего кошачьего дерева: и немцы, и англичане, и турки, а у самых корней были даже американцы! Я сокрушенно вздохнула: такая шикарная родословная пойдет теперь коту под хвост!

Ниточки рвались одна за другой, но упорный Ваня Сиротенко продолжал свое расследование.

На трусливом буржуине из Пионерского микрорайона он, рассудив, поставил крест: памятный контакт нервного владельца «Вольво» с босоногим объектом разработки оказался единственным. Добросовестно последив за Сашком пару-тройку дней, Ваня склонен был считать его непричастным к торговле Родиной оптом и в розницу.

Зато густо ароматизированный пивом румяный мужик, тайком забросивший что-то в форточку квартиры предполагаемого шпиона, определенно, заслуживал внимания. К сожалению, не вступая в конфликт с Уголовным кодексом, хороший мальчик Ваня Сиротенко не мог проникнуть во вражье логово и на месте разобраться, что к чему. Поэтому, даже если пивной пузан зашвырнул в окошко свистнутую в российских войсках ядерную боеголовку или полный чемодан секретных микрофильмов, Ваня был бессилен ему помешать.

Упустив Вована из виду памятной ночью, когда тот с неожиданной прытью прыгнул в кусты, Ваня обнаружил его уже в паре кварталов от дома: преследуемый как раз объяснялся с милицией. Приближаться к милицейской машине, стоящей на углу под ярким фонарем, Ваня не рискнул, но, присматриваясь на всякий случай к бортовому номеру патрульки, неожиданно узнал сержанта и обрадовался: это был дядя Петя Тарасов, с дочерью которого училась в одном классе Лиза Сиротенко… Наверное, заезжал домой попить чайку и именно поэтому столь своевременно оказался на месте происшествия.

Через пару дней, вступив в опосредованный – через Лизу и дядю Петю – контакт с милицией, Ваня узнал фамилию и домашний адрес Вована, после чего приготовился перенести наблюдательный пост ближе к его ареалу обитания. Тут-то и произошла крайне подозрительная история с запиской.

Осмотрительно не желая гнаться разом за двумя зайцами, Ваня решил временно оставить покалеченного автора загадочной записки без внимания: судя по словам Маруси, ему предстояла продолжительная госпитализация. Со сломанными ногами далеко не убежит! Ваня теперь знал, что его зовут Петр Петрович Быков.

А вот Вованом, по мнению Вани, пришла пора заняться вплотную.

К сожалению, просто сесть на кривоногую лавочку у подъезда без того, чтобы привлечь к своей экзотической персоне нездоровое внимание местных жителей, Ваня не мог. Поэтому он угнездился на обнаруженном поблизости сломанном деревянном ящике несколько в стороне от пятиэтажки, но так, чтобы хорошо видеть нужный подъезд. На газетке перед собой Ваня тремя аккуратными кучками разложил недозрелые яблоки сорта «белый налив», наспех сорванные в ближайшем палисаднике. Корявые и червивые плоды уже одним своим видом вызывали стойкую оскомину, так что можно было не сомневаться, что покупатели не станут выстраиваться за ними в очередь и яблочки смогут служить Ване прикрытием бесконечно долго.

А вот собственную незаурядную внешность Ваня замаскировал довольно небрежно, скрыв характерные черты лица в тени огромной пастушеской шляпы с обвисшими полями. Что до торчащих из рукавов и штанин темных рук и ног, то они, по Ваниному разумению, вполне могли принадлежать загорелому до черноты колхознику.