Дальнейшую суету с оказанием пострадавшему первой медицинской помощи Ваня терпеливо переждал в густых зарослях одуряюще пахнущих желтых рододендронов.

Лежа на мягких папоротниках, он пытался догадаться, что могло понадобиться Вовану в этой лесной глухомани? Что бы это ни было, заполучить его Вован мог только после определенных манипуляций с лопатой, стало быть, таинственный предмет находился в земле. Ну не картошку же он копал в лесной тиши?

И место, где Вован упражнялся с шанцевым инструментом, и скрытность, с которой он к этому месту пробирался, наводили на вполне определенный вывод: Вован раскапывал некий тайник. Причем, скорее всего, сделал этот тайник не он сам, а кто-то другой, иначе поиски спрятанного сокровища не затянулись бы надолго. Меж тем обширные просторы глубоко взрыхленной почвы вокруг скромной могилки усопшего песика Луишки яснее ясного доказывали, что трудился Вован не один час.

Рассудив таким образом, Ваня дождался, пока место действия опустело, потом выбрался из своего укрытия, нашел завалявшуюся в траве лопатку и продолжил дело Вована.

Он не мог бы объяснить, что именно ищет – тайник с разведданными, склад боеприпасов, какое-то особое шпионское снаряжение, да это было и неважно: пока саперная лопатка с удалым хеканьем врезалась во влажный глинозем, в ушах Вани звучал гимн России и на его фоне – торжественное раскатистое «За особые заслуги перед Р-родиной нагр-раждается…» Чем именно награждается, Ваня решить не успел, потому что у самых корней могучего дуба лопатка победно звякнула. Ваня отбросил инструмент в сторону, опустился на корточки и, как заправский археолог, принялся осторожно разгребать землю руками. Вскоре в ямке показался темный округлый предмет.

– Камень! – огорчился было Ваня, но раскопок не прекратил и был за это вознагражден.

Округлый темный предмет оказался плотно закупоренным небольшим глиняным горшком примерно литровой емкости. Вся упомянутая емкость была заполнена николаевскими червонцами.

Когда прошло первое оцепенение, умный мальчик Ваня Сиротенко не стал вытряхивать червонцы на траву, пробовать их на зуб, лихорадочно пересчитывать и вообще хватать руками. Он снова плотно накрыл горшок крышкой, тщательно завязал его в снятую с себя рубаху и получившийся небольшой, но очень тяжелый узел затолкал в тулью своей бесформенной шляпы. Потом взвесил ношу, подумал и опустил ее на траву, а сам сел рядом, постаравшись устроиться поудобнее. На всякий случай мудрый Ваня собирался покинуть парк не раньше, чем сгустятся сумерки.

– А вот это интересно! – воскликнул Колян, по пути домой тормозя у фонарного столба.

– Что интересно? – спросила я, не поднимая головы: зачиталась новыми Тохиными документами.

Люся Панчукова не подвела, буквально за сутки выправила нашему Тохе новые бумаги. Красивый кошачий паспорт международного образца принадлежал коту Конфуцию, персидской породы, окраса «серебристая шиншилла». От роду Конфуцию было шесть лет, владельцем его значился Колян. Ни цветной, ни даже черно-белой фотографии в кошачьем паспорте не было, я сочла это упущением: Тоха очень фотогеничен.

– Сюда смотри! – Колян развернул меня лицом к столбу.

Я подняла голову. Аккурат на уровне моих глаз красовалось отпечатанное на ротапринте объявление о том, что в магазине эзотерической и духовной литературы «Посох пилигрима» на днях состоится увлекательная лекция на тему «Есть ли жизнь на Марсе и около?» Объявление было украшено черно-белым изображением гипотетического обитателя не то самого Марса, не то его окрестностей. Образ марсианина живописался скупо, несколькими штрихами, но выглядел подозрительно знакомо.

– Слушай, может быть, я не права… Может быть, я уже помешалась на кошачьей теме, но, сдается мне, этот пришелец под копирку срисован с нашего календарика с Тохой! – воскликнула я. – Только там, где на оригинале цветочные купы, здесь какие-то кратеры и горные цепи!

– Точно! – Колян глубокомысленно кивнул. – Я же говорил уже: кэтс ар фром Марс! Значит, и Тоха тоже!

– Т-с-с-с! – Я огляделась. – Умоляю тебя, не говори об этом больше! И вообще, наш кот – прошу запомнить, Конфуций его зовут! – родом из Екатеринодара. Он местный перс, кубанский. Один мой знакомый мог бы, пожалуй, назвать его «неэтническим русским».

– Но согласись, – сказал Колян, продолжая критически рассматривать портрет инопланетянина. – Наш Тоха все же здорово смахивает на мастера Йодо из «Звездных войн»!

– Можем подать в суд на Джорджа Лукаса, – согласилась я. – За наглый плагиат! Глядишь, высудим коту миллион-другой долларов.

Колян тихо зарычал и решительно потянул меня прочь от столба с объявлением:

– Чтоб я больше про кошачьи миллионы не слышал! Наш То… тьфу, Конфуций будет жить на честно заработанные деньги!

– Ага. В крайнем случае посадим его в подземном переходе со шляпой и табличкой: «Мадам, месье, я не ел пять дней!» – согласилась я.

И тут же помрачнела: Тоха и в самом деле уже пару дней страдал совершенно нетипичным отсутствием аппетита. Пил только воду и немножко молоко, не давался в руки, спал или дремал сутки напролет и по вечерам не просился на прогулку. Я всерьез опасалась, что именно прогулки стали причиной очевидного нездоровья животинки: не иначе, подхватил в местах массового скопления кошачьего народа какую-нибудь заразу.

– Не расстраивайся, – безошибочно угадав, о чем я думаю, сказал Колян. – Теперь, когда у нас есть НОВЫЙ кот, никто не удивится, если мы вызовем к нему ветеринара.

– На ночь глядя? – я поглядела на часы.

– Зачем на ночь? До завтра-то он доживет, утром и вызовем. А пока можешь для успокоения души обзвонить знакомых котовладельцев, спросить совета.

Так я и сделала. Впрочем, как и следовало ожидать, по описанным симптомам мои телефонные собеседники диагностировали самые разные кошачьи болячки, прямо по О'Генри: от родильной горячки до воды в коленной чашечке. Скорбно вздыхая, я погладила забившегося в угол несчастного кота и легла спать, дожидаясь утра, которое по определению мудренее вечера.

С тех пор как Люся Панчукова узнала о том, что кошка Зизи не собирается в ближайшее время произвести на свет наследников, которых по отчеству можно было бы именовать Клавдичами, жизнь Севы превратилась в ад.

Разъяренная Люся в наказание за то, что он не сумел организовать кошачью свадьбу, объявила мужу бойкот и перестала его кормить, обстирывать и привечать в супружеской постели. Выдворенный на подранный многими поколениями кошек старый диван, Сева продержался недолго. В надежде вернуть расположение супруги он признался ей, что наследный кот жив и, по всей видимости, благополучно обретается в родных пенатах. Пончик думал, что эта информация Люсю обрадует, ведь оставался шанс попытаться вторично завладеть котом и повязать его с дармоедкой Зизи.

Однако Люся, против ожидания, стала только злее. Она в сотый раз назвала Севу идиотом, а потом, в свою очередь, призналась, что нарушила правила Клуба любителей кошек и выписала Елене документы на какого-то другого перса. Стало быть, вовсе не на другого, а на того же самого!