Говорит, ясная картинка никак не выходит. Только удаётся сфокусироваться, как моментально отбрасывает в обычный сон.

— Что и ожидалось. — Коркин посмотрел на кресло, в которое занимал Злобин. — Крепкий орешек.

Сотрудник стал собирать кофейный чашки на поднос.

— Сколько было в кофе «АСК-тринадцатого»?

— Обычная доза, Николай Сергеевич.

— М-м-м. — Николай Сергеевич помял подбородок. — В следующий раз, когда Злобин придёт в гости, увеличь на треть. Думаю, хватит, чтобы раскачать его подсознание. М-да… Интересная пси-матрица. Уникальный экземпляр!

Он высоко закинул голову на подголовник, вытянулся, покачал кресло, уставившись в потолок.

— Кто на коммутаторе?

— Как вы приказали, Людмила.

— Дай ей «флид-тридцать два». Полдозы. И предупреди, что за любой звонок, минуя коммутатор, выгоню к чёртовой матери любого! Через полчаса собери всех в конференц-зале. Надо провести групповую «медитацию силы». Пока вы у меня окончательно не поплыли.

— Хорошо, Николай Сергеевич.

Сотрудник поставил посуду на тележку. Приготовился выкатить её из кабинета.

— Что, Алексей, страшно?

— Не очень, Николай Сергеевич.

— Хм-м. Что говорит о твоём интеллектуальном уровне. До стадии перехода многих знаний во многие печали ты ещё не дорос. Счастливчик!

Он развернул кресло, сложил ладони лодочкой и устремил неподвижный взгляд за толстое стекло аквариума.

Глава девятая

Поминовение усопших

«Д» — 1

17:00

Огнепоклонник

Кладбищенский ветер пах сырой землёй и раскисшими венками.

Могила, у которой сидел на скамеечке Хартман, была ухоженной. В положенный срок на неё положили гранитный камень, в изголовье поставили пирамиду с бронзовой звёздочкой на верхушке. У родственников и друзей усопшего хватило такта и вкуса не гравировать по камню портрета. Лицо усопшего осталось в памяти тех, кто решил его не забывать. Всем остальным досталась только надпись на надгробном камне. «Подседерцев Борис Михайлович. Родился в 1946 году. Погиб в 1996 году».

* * *

Ретроспектива

Москва, 1996 год

Над Москвой нависла свинцовая темень. В чреве тьмы клокотал электрический огонь, бросая на город страшные, мертво-белые всполохи. Порывы ветра вырывали из низкой, во все небо, тучи крупные капли, гнали к земле и что есть силы шлёпали их об асфальт. Полотно дороги было усеяно иссиня-черными кляксами.

От низкого давления закладывало уши и перехватывало дыхание. В глазах то и дело прыгали серебристые искорки. А гроза все не начиналась.

На сердце было так же свинцово тяжко и готово к адскому взрыву.

Борис Михайлович мёртвой хваткой вцепился в руль. Какой-то лукавый бес, проклюнувшийся в дальнем уголке мозга нашёптывал: «Выверни вправо, выверни вправо! Ну что ты изводишь себя? Чуть-чуть вправо, а? Смотри, дорога заплёвана каплями. Все спишут на потерю управления. Никто не узнает, что ты сам все решил. Так же будет лучше, а? Для всех. Для тебя в первую очередь. Ни позора, ни последствий. Просто вышел, хлопнув дверью. Имеешь право. Ты же проиграл. С треском проиграл. Потому что связался с трусами и шкурниками. А ты не такой. Ты сильный. Только сильный может вывернуть руль и уйти с трассы, когда захочет. А ты же хочешь уйти, да? Хочешь, хочешь, не отпирайся! Ну давай вдвоём. Потихо-о-нечку… Крутим руль вправо. Тихонько. И ещё немного. И ещё».

Шины тревожно взвизгнули. Чёрная полоса кювета стала разворачиваться в лобовом стекле. Борис Михайлович, опомнившись, рванул руль влево и ударил по тормозам.

Машину поволокло юзом. Его швырнуло грудью на руль. Ремень безопасности больно впился в плечо, стальным обручем вдавился в живот. В глазах вспыхнули искры электросварки.

Борис Михайлович медленно выдохнул. Распирающая боль от удара в животе немного ослабла. Откинулся на спинку кресла. Зажмурился. Тяжко, загнанно задышал.

И тут хлынул ливень…

Струи хлестали по капоту так, что он не услышал звук двигателя подкатившей сзади машины. Только в разводах на лобовом стекле успел заметить отсвет лунный свет фар.

«Здесь — так здесь. Какая разница?» — подумал он и не стал тянуться за пистолетом. Руки так и остались лежать на руле, безжизненные и бессильные. А пистолет остался лежать в кобуре, тяжёлый и бесполезный.

Мужская фигура в долгополом чёрном плаще вынырнула под дождь. Неспешно прошла вдоль машины.

Мягко открылась задняя правая дверь. Вздохнули диванные подушки, приняв на себе тяжесть человеческого тела.

Борис Михайлович поднял голову и посмотрел в зеркало. В узкой полоске увидел только отражение нижней части лица. Заострённый подбородок с ямочкой, резкие морщины в углах тонких губ.

— Я рад, что перехватил вас на полдороге к смерти, Борис Михайлович, — сухим голосом произнёс незнакомец.

Борис Михайлович мрачно подумал, что до смерти оставались считанные метры, но промолчал. Странно, но нервное напряжение, измочалившее все внутри, с появлением незнакомца стало заметно слабеть.

— Расслабьтесь и выслушайте меня. Возможно, у вас появится альтернативный вариант. Пока, насколько могу судить, у вас он был единственный и совершенно бесперспективный.

В зеркальце мелькнула тонкая сухая кисть, золотым огоньком блеснул перстень на безымянном пальце. Послышался шелест распахиваемого плаща.

— Кто вы?

— Об этом позже. Давайте по порядку. Итак, некоему старшему офицеру Службы безопасности президента стало известно об угрозе широкомасштабного террористического акта в Москве. Детали опустим, оставим суть — четыре ядерных фугаса ранцевого типа размещены в системе подземных коммуникаций. Синхронный подрыв их приведёт сползанию Воробьёвых гор в пойму Москва-реки, разрушению плотины Химкинского водохранилища и запруживанию русла Москва-реки разрушенным Храмом Христа Спасителя. По приблизительным расчётам при первом ударе погибнет до трети населения столицы. Я правильно излагаю?[32]

— Если это вы…

— Упаси Господь! Мы-то сделали все возможное, чтобы обезвредить фугасы. Можете вздохнуть свободно, ровно двадцать минут назад мы обнаружили пульт дистанционного подрыва. Угрозы больше нет.