Тут должно быть что-то еще. Какие-то иные, темные, потайные мотивы, не дававшие ему покоя. Но куда бы он ни уехал, он останется самим собой. Еще лет пять, и он почувствует себя столь же недовольным и обойденным. Никому не нужный, однажды использованный одушевленный предмет.

Как оказалось, мое будущее он видел в таких же мрачных тонах, что и я его.

— Вы думаете, — прокашлявшись, осведомился он, — Билли вас убьет?

— Что за детский вопрос? Посмотрите, как он обошелся с летчиками.

— Но он все время тянет...

— Приберегает конфетку на потом.

— Как вы можете так легкомысленно к этому относиться?! — воскликнул Раус-Уилер. — Ваше положение очень серьезно!

— Как и ваше. И я бы с вами не поменялся местами.

Он улыбнулся презрительно-недоверчиво, но что делать. Это и правда было так. Как говорил Саймон: никто не живет вечно, и, наверное, в восемьдесят лет умирать ничуть не легче, чем в двадцать шесть. А кроме того, размышлял я вполне в стиле викторианской мелодрамы, внутренне улыбаясь этому, есть уделы похуже смерти.

У ангара затормозил тяжелый грузовик или автофургон, и в помещение вошел водитель. Он был молод, как Джузеппе, холоден и быстр. Он посмотрел на меня без особого интереса и что-то быстро сказал по-итальянски Раус-Уилеру, но я понял лишь одно слово: «Брешиа».

Раус-Уилер выставил перед собой ладонь.

— Я не понимаю вас, друг мой, — сказал он. — Подождите, я сейчас найду Ярдмана.

Это, однако, оказалось лишним, ибо мой бывший босс появился сам в сопровождении своей свиты. Все были вооружены лестницами, кистями, банками с краской, и в руках у них были комбинезоны. Войдя в ангар, Ярдман обменялся с водителем церемонными приветствиями.

— Значит, так, — сказал Ярдман Билли. — У нас несколько легких ящиков и один тяжелый. Легкие мы загрузим через переднюю дверь и поместим их в багажное отделение. Затем мы откроем заднюю дверь, втянем на переброшенном через блок канате тяжелый ящик и поставим его на торфяную подставку для заднего бокса, того, который разобран. Ясно?

Билли кивнул.

Я было открыл рот, но раздумал говорить и снова его закрыл.

Это не укрылось от внимания Ярдмана.

— В чем дело? — спросил он.

— Я просто так, — ответил я безучастно, но Ярдман подошел ко мне, присел на корточки и уставился мне прямо в глаза.

— Нет, мой мальчик, тут что-то не так, но что именно?

Он вглядывался в меня, словно пытаясь прочитать мои мысли. Его мозги лихорадочно расшифровывали мою обмолвку.

— Вы хотели мне что-то сказать, но передумали, а мне кажется, я должен это знать, иначе у меня возникнут проблемы.

— Давайте я выколочу из него признание, — встрепенулся Билли.

— Нет, будет быстрее, если я сам догадаюсь, в чем дело. Итак, наверное, вам что-то не понравилось в способе загрузки самолета? Ну конечно, мой мальчик, вы хорошо знаете, как надо загружать самолеты. — Ярдман встал и щелкнул пальцами. — Верно! Тяжелый ящик не на месте. Билли, передвинь кобыл в передние боксы, ящик поставь на место предпоследнего, а последние пусть остаются как есть.

— Что же мне, передвигать всех лошадей? — недовольно уточнил Билли.

— Именно. Главное — центр тяжести, мой мальчик, верно? — Ярдман быстро улыбнулся, довольный своей догадливостью.

Если я только дам ему малейший повод заподозрить, что Габриэлла жива, то... Билли подошел ко мне и уставился на меня с мерзкой самодовольной улыбкой.

— Погоди еще чуть-чуть, — сказал он. — Скоро мы с тобой потолкуем.

— Сначала загрузите самолет, — напомнил Ярдман. — Нам надо отправить грузовик обратно как можно скорее. Ты будешь развлекаться, когда я поеду за пилотом. Но чтобы к моему возвращению его не было в живых.

— Ладно, — буркнул Билли.

Он ушел вместе с Альфом, водителем и Джузеппе, и я услышал, как грузовик снова двинулся — очевидно, к самолету.

— Какой еще пилот? — спросил Раус-Уилер.

— Мой дорогой друг, — отозвался Ярдман, и в голосе его послышались усталость и насмешка. — Да будет вам известно, без пилота самолет не полетит.

— Зачем же вы застрелили того пилота? Он бы переправил нас куда угодно...

— Никуда он нас не переправил бы, — вздохнул Ярдман, — разве что Билли продолжал бы постреливать в нашего молодого друга. И вообще, независимо от того, как мы с Билли будем добираться обратно, согласитесь, что было бы неудобно убивать пилота в вашей новой стране. Гораздо лучше сделать это тут. Спокойнее.

— А вообще где мы? — спросил Раус-Уилер.

Что и говорить, неплохой вопрос.

— На частном аэродроме. Один пожилой аристократ время от времени позволяет нам им пользоваться.

Пожилой аристократ. В голосе Ярдмана была сильная ирония.

— Традиционный шантаж? — осведомился я. — Засняли в постели, в которой ему вовсе не следовало находиться.

— Нет, нет, — как-то неубедительно возразил Ярдман.

— О чем он говорит? — сердито поинтересовался Раус-Уилер.

— Я говорю о методах, которыми пользуются ваши новые друзья, — пояснил я. — Если им не удается завербовать таких, как вы, с помощью одурачивания, они идут на шантаж или запугивание — в зависимости от обстоятельств.

— Но меня никто не одурачивал! — обиделся Раус-Уилер.

— Ерунда, — сказал я. — Вы для них простачок.

— Хватит, — сказал Ярдман, приблизившись ко мне.

В его голосе впервые послышался гнев.

— А почему? — удивился я. — Что мне терять?

Очки Ярдмана сверкнули под лампой, а Раус-Уилер с праведным негодованием в голосе сказал:

— Он пытался уговорить меня освободить его. Но я, разумеется, отказался.

— Но чуть было не освободили, — напомнил я. — Ваше непомерное самомнение делает вас весьма уязвимым.

Ярдман выслушал это, поджав губы, и сказал:

— Мне надо к самолету, мистер Раус-Уилер, и вам имеет смысл пойти со мной.

— Но я же его не освободил, — пробормотал тот, словно получивший нагоняй школьник.

— И тем не менее, — отрезал Ярдман.

Присев возле меня, он проверил крепость цепей. Увы, с ними был полный порядок.

— У вас такой кроткий вид, мой мальчик, — сказал он мне в самое ухо, — но внешность обманчива.

Они ушли, а я остался один. Как завороженный я глядел на «Сессну», которая была так близко. Но Ярдман на этот раз не оставил мне шансов. Железный столб был зацементирован у основания, а цепи перетереть невозможно. Как я ни пытался вытащить из них руки, ничего у меня не вышло.