Чего он там, злой или добрый сегодня?

— Он всегда одинаковый, — отвечает она убирая конфеты в ящик стола. — Иди, не стой.

Иду, чего уж делать.

— А, Егорка, в жопе помидорка, — приветствует меня Печёнкин. — Проходи присаживайся… пока. А сесть завсегда успеешь, да же?

— Поэтическое настроение? — улыбаюсь я. — Поэт в России больше, чем поэт, как известно. Ну, чем порадуете?

— Порадовать мне тебя, сынуля, и нечем, — ухмыляется генерал. — Наоборот, опасаюсь, как бы ты не расстроился. А то расстроишься и как тебя утешать тогда? Дубиной по хребту?

— Ну, а чего звали, если радовать не планировали? Заскучали?

— Заскучаешь с вами, как же, — качает он головой и во взгляде появляются злые огоньки. Короче, комитетчики твои меня никак в покое оставить не могут. Людей моих сношают во все дыры, сечёшь? Дело пахнет…

— Мужеложеством?

— Остряк. Межведомственными разбирательствами, от которых мирным людям, типа тебя будет хреново, вот чем пахнет. Считай, это моё последнее китайское предупреждение. Хотя, какое там предупреждение? Считай лучше, что ты одной ногой своей уже в СИЗО, а то и двумя.

— Значит, не оставляют в покое комитетчики? Так ты чего удивляешься, Глеб Антоныч? Ты же сам под них роешь. Думаешь, такой умный, что никто ничего не знает, один ты при козырях?

— Ты мне «потыкай» ещё, щенок! — мгновенно заводится он. — Я тебе быстро задний проход прочищу! Охренел ты, я смотрю, от безнаказанности и вседозволенности! Но это мы быстро прекратим.

— Удивляюсь я такой близорукости. Или прав был Морис Дрюон, когда говорил, что генеральская фуражка деформирует голову? Ему дружбу предлагают и взаимовыручку, а он сидит и всех облаивает, точно шавка какая. И нахера мне тебя в Москву тащить, если ты кормящую руку кусаешь? Куда мне такие союзнички? Ни в пи*ду, ни в красную армию. Я тебя лучше в мухосранск какой-нибудь сошлю, будешь там единственным генералом, окружённым вечным почётом, обожанием и непроходимыми снегами.

Печёнкин, хватая воздух ртом, зеленеет, багровеет и чернеет одновременно.

— Да я, да ты, да она!

О, люди, придумайте уже себе что-нибудь более содержательное, чем эти пустые угрозы.

— А я не с пустыми руками, товарищ генерал от инфантерии, — усмехаюсь я. Генерал, тобе пакет, как говориться.

Я протягиваю Печёнкину большой бумажный конверт.

— Что это? Взятка?

— Какая взятка! Пакет, я же говорю. Из реввоенсовета.

Он берёт конверт в руки и ощупывает. Потом разрывает и достаёт деревянную рамочку со вставленной в неё фотографией. Рамку я из дома прихватил, вытащив из неё нашу семейную фотку, ну, и вставил свой «фотошоп».

Печёнкин тупо смотрит на фото, не отрываясь, очень внимательно.

— Подарок вот решил вам сделать, — улыбаюсь я. — А то чувствую, жить вы без меня не можете. А так, соскучитесь, а я вот он прямо у вас на столе стою. Можете со мной даже разговаривать. И с Леонидом Ильичом тоже.

— Это чё за херня? — спрашивает генерал, действительно устанавливая рамку на стол. — А?

— Фотография на память. Память ведь у вас короткая, в отличие от моих рук. Вот и напоминайте себе время от времени, кто есть ху, как выражается товарищ Горбачёв, возвращаясь с Фароса.

— Ты чё несёшь, Брагин? С какого Фароса?

— С крымского, но это совсем неважно. Важно другое, хотите ли вы стать частью моей команды, или хотите со мной воевать. Скоро год пройдёт, я вам год сроку дал, помните? Для чего? Чтобы вы определились. Не потому что в противном случае я типа сяду по сфабрикованному делу. Сами же понимаете, что это всё полная хрень, если кто и сядет, то точно не я. Вот и определяйтесь уже скорее, за советскую вы власть или против. Зачем пыжиться и ссориться, если можно сидеть в Москве, утопать в роскоши, любви шикарных девок и чувстве собственной важности, будучи частью большой команды? Но, с другой стороны, можно продолжать ломать дрова, чванливо считать себя пупом вселенной и продолжать возглавлять провинциальное УВД, уворовывая по мелочи и просаживая всё в казино в компании с «Араратом».

Он молчит, выкатив глаза, как варёный рак.

— Ладно, если вопросов больше нет, я пойду, пожалуй. Понимаю, у вас связи, друзья, родственники. Поддержка. Охеренная, надо отметить, поддержка, раз вас не выпнули к херам, а, как-никак, целую область дали. Да вот только это потолок, а я предлагаю большее. Я всё сказал, короче. Будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дома, до хаты.

Я встаю и иду на выход, а он всё ещё не говорит ни слова, провожая мутными выпученными глазами. И только, когда я дохожу до двери, пройдя через весь его ангароподобный кабинет, он спрашивает:

— Какой команды? Чьей?

— Моей, ёпта, — бросаю я через плечо и выхожу в приёмную.

— Ларчик, — подмигиваю секретарше, — ты бы коньячку шефу занесла, ему надо, мне кажется.

— Это он сам себе подаёт, — фыркает она. — А ты что, правда такой бесстрашный или передо мной выпендриваешься?

— Когда тебя вижу, сразу героем становлюсь, — улыбаюсь я, — и на подвиги тянет. Ты на выходных чем занимаешься? Может…

— Не может, — отрезает она, но теперь в её видимой стервозной неприступности появляется оттенок кокетства. — Я уезжаю в дом отдыха. С мамой.

Спасибо за пояснение.

— А этот, — понижаю я голос и киваю в сторону кабинета, — не пристаёт к тебе?

— Он мой дальний родственник, — тоже шёпотом отвечает она.

Наивный ребёнок, ты не знаешь родственников, особенно дальних.

— Ну, тогда запиши мне свой номер телефона. У тебя же есть, правда?

Выходные я провожу в горизонтали, в кои-то веки. В воскресенье звонит Скачков, сообщая о своей вылазке на стихийный авторынок и о том, что пока ничего подходящего не нашёл. Мы договариваемся завтра ехать к Трыне. И всё. Я отсыпаюсь. Сплю, как сурок и медведь вместе взятые. И все, наверное тоже отсыпаются.

Лишь к вечеру я чувствую себя поднабравшимся силёнок. И они мне пригодятся в ближайшее время, я знаю.

— Ну, ты как, отоспался, соня? — спрашивает мама, подходя к дивану. — Ночью-то что делать будешь?

— Спать, — улыбаюсь я. — Что же ещё можно по ночам делать?

— А вот не надо режим нарушать и на работу бегать, пока доктор не разрешит. Иди поешь, я там биточков наделала.

— Паровых опять?

— Ну, конечно, ты же знаешь, папе нужно соблюдать диету. Чем тебе паровые не нравятся? Они ещё вкуснее жареных.

Папа сидит в кресле и досматривает кинопутешествие по Андам, с комментариями незабвенного Юрия Сенкевича.

— Андрюш, иди тоже поешь, — говорит ему мама, — а то сейчас кино начнётся, не дозовёшься тебя потом.

— Какое кино? — спрашиваю я.

— «По следам Карабаира», — отвечает отец. — Про милицию на Кавказе вроде. После революции.

Ну что же, посмотрим про милицию, раз такое дело… Я встаю и иду на кухню, но не дохожу до биточков, потому что в этот момент звонит телефон. Резко, тревожно и часто, явно межгород.

Это Скударнов. Сообщает, что они с Жорой прилетают послезавтра. И, как я и предлагал, в Новосибирск. Хорошо, хоть не сегодня… Мог бы чуть раньше предупредить, вообще-то.

— Ты как там, готов? Не слишком мы на тебя насели? Если что-то не получается, ты скажи, мы переиграем, без проблем.

— Что вы, Даниил Григорьевич. Жду вас с нетерпением и распростёртыми объятиями. Всё готово. У меня всё схвачено, не беспокойтесь. Конфиденциально, чётко, слаженно. Посмотрите на что я гожусь в деле.

— Да, я уж тебя и так раскусил, — посмеивается он. — Молодой ты, да ранний. Вот в такие руки не страшно страну передавать. Если мы настолько самостоятельную и правильную молодёжь воспитали, значит наш путь самый верный, я так думаю.

Ну, за всемирную революцию и торжество коммунизма, товарищи!

— Не перехвалите, — улыбаюсь я. — А то вдруг ни кабана, ни медведя не встретим.

— Не встретим и не надо, значит. Я в тебе не сомневаюсь, Егор, и Жору тоже настраиваю.

— А он, значит, сомневается?

— Ну, он же тебя не знает, да и возраст смущает немного. Но, как говорится, молодым везде у нас дорога. Если что пойдёт не так, всё на месте решить можно. С его-то возможностями. Ты же понял, кто он такой?

Кем бы он ни был, хоть своим отцом, в глухой тайге на имени далеко не уедешь.

— Понял, Даниил Григорьевич.

— Ну и молодец. И что виду не подал тоже молодец. Он всё это чинопочитание и подхалимаж жуть как не любит. Поэтому и маячить лишний раз не хочет.

— Всё хорошо будет, не сомневайтесь.

Мы прощаемся.

— Кто это тебе всё по межгороду названивает? — интересуется мама.

— Да, приедут из Москвы товарищи, нужно будет им организовать тут всё… — неопределённо отвечаю я и тут же набираю номер Платоныча.

Сообщив Большаку о приезде гостей, быстро ужинаю и иду гулять с Раджом. А после ноги сами несут, ясно куда.