вскрываю свой тайник под письменным столом и достаю наган.

Секунды убегают, а этот урод, явно слетевший с катушек от гнева, алкоголя или чего там ещё, возможно, уже выбил дверь. Если в подъезде кто-то есть, вызовут милицию. А может и не быть никого, время рабочее, телефоны не у всех имеются.

Я выскакиваю из дома и несусь по лестнице, перескакивая через десять ступеней. Вылетаю из подъезда и чуть не сбиваю с ног Рыбкину. Успеваю подхватить её и прижать к себе, чтоб не упала.

— Сумасшедший… — шепчет она.

— Классное платье, тебе идёт… Наташ быстро беги домой и звони отцу. Пусть высылает наряд на Советский, дом… в общем, где «Лакомка», квартира пятнадцать, четвёртый этаж, запомнила? Женщину убивают. Давай! Не стой, беги скорей!

— Чего? — недоверчиво смотрит она.

— Быстро беги! — ору я, и сам несусь за угол, на улицу, туда, где машины.

И нет нам покоя,

Гори, но живи!

Погоня, погоня,

Погоня, погоня

В горячей крови.

Перебегаю дорогу и мчусь по обочине, оглядываясь на проезжающие машины. Их не так уж много сейчас. Остановившись у «Космоса», замечаю едущий грузовик, синемордый газон и поднимаю руку. Ну же, мужик, давай! Остановись! Стой, тебе говорят! И, о, чудо! Он действительно останавливается.

Я заскакиваю в кабину.

— На Советский, на перекрёсток с Кирова, я покажу.

— Э, пацан, тебе такси что ли? Я на Химкомбинат еду. Так что…

— На Кирова, сначала на Кирова! — говорю я и вытаскиваю пятёрку из кармана. — Погнали, шеф! Вопрос жизни и смерти! Давай же!

Он ошалело смотрит на меня, потом на пятёрку и медленно перещёлкивает свои реле в черепушке. Я достаю ещё трёшку и это перевешивает чашу весов. Решив, что пятёрка плюс трёшка лишними не будут, а крюк совсем небольшой, он кивает и жмёт по газам.

Мы доезжаем до Красноармейской и встаём на светофоре. Бляха-муха! Я пешком бы, наверное, быстрей домчался! Ну… Так, спокойно. Спокойно, что за истерика. Я еду, всё нормально, успеваю, от того, что я психую лучше не станет.

У химфака машина поворачивает налево и ещё дважды встаёт на светофоре — на перекрёстке с Весенней и с Дзержинского. А там мы поворачиваем направо и уже мчим до самого бара Альберта Эдуардовича и дальше по прямой на Кирова.

— Прямо, прямо здесь! — показываю я дорогу. — И вон там за перекрёстком в конце дома. Давай, жми, пока зелёный!

Он пролетает перекрёсток и останавливается, где я показываю. Выбравшись из кабины и перескочив через газон, я подхожу к углу дома и останавливаюсь. На долю секунды, на мгновение. Надо собраться, сосредоточиться. Револьвер в кармане, рука тоже в кармане, левая свободна. Во дворе засады, скорее всего, не будет. Там могут увидеть соседи, бабушки-старушки и…

Погоня, погоня,

Погоня, погоня…

Подлая песня! Прицепилась, теперь до завтра не отстанет! Так… заглядываю во двор, пытаясь оценить ситуацию. Народу никого. Двор я помню, тёмный, заросший, но проходной. Здесь устраивать разборку не станут, хотя на лавочках пусто, никаких старушек, но может просто кто-то пройти, срезая угол.

Подхожу к подъезду, всё спокойно. Приоткрываю дверь. Вдруг, краем глаза замечаю движение, что-то белое. Я резко разворачиваюсь и вижу девушку, бегущую от кустов ко мне. Но это не Таня, это Тоня.

— Где Татьяна? — спрашиваю я.

Тоня чуть жива от страха, одной рукой держится за живот, а второй прикрывает приоткрытый рот.

— Ты поняла вопрос? Где Татьяна?

— Там, — она машет рукой в сторону кустов.

— Рассказывай.

— Он сломал дверь и оборвал телефон.

— Милицию она вызвала?

— Нет, — мотает головой Тоня. — Я тоже была в квартире, но он меня не видел.

— Кто он? Игорь?

— Да.

— Пьяный?

— Да!

— Что он сказал?

Глаза у Тони бегают, как бешеные, хоть бы не отключилась раньше времени.

— Сначала он её несколько раз ударил по лицу и ушёл. Она мне позвонила, думала, что это всё…

Тоня часто и глубоко дышит, будто задыхается.

— Я прибежала, — продолжает она, — а потом он вернулся. Таня тебе дозвонилась и хотела милицию вызвать, но он дверь сломал…

— И что, опять избил?

— Сказал, что не хочет ей причинять боль, попросил её выйти с ним на улицу. Сказал, просто хочет поговорить спокойно.

— О чём?

— Я не знаю, он не объяснял.

— Почему дома нельзя было поговорить?

— Да не знаю я!

— Что дальше?

— Она не хотела идти, но он сказал, что изобьёт её до смерти, если она не будет слушаться, и она пошла. Они вышли, а я потом в подъезде из окна выглянула и увидела, как он её в кусты тянет, туда, в сторону школьного двора…

Да, школьный двор, вернее школьный стадион весь окружён зарослями клёнов, прямо как джунгли. Там ещё и скверик есть, место глухое, ну, и в школе сейчас тоже никого нет, все на каникулах.

— Ну я тоже тогда из дома вышла, — продолжает задыхаясь Тоня, — и пошла за ними на расстоянии. Там три гаража железных, вот он её туда потащил…

— И?

— Я не зна-а-а-ю… — начинает всхлипывать Тоня. — Я слышала, что он хотел, чтобы она созна-а-а-лась в чём-то…

— Так, ладно, — говорю я. — Показывай направление, где эти гаражи, а сама беги к «Лакомке» и вызывай милицию. Там будка телефонная. Скажешь, покушение на убийство.

— Что-о-о⁈

У неё чуть глаза не выкатываются от ужаса.

— Да перестань ты, это, чтобы быстрее приехали. Не будет он её убивать, не бойся. Давай. Тоня! ЁПРСТ! Возьми себя в руки, ты ведь молодчина, без тебя вообще не понятно, что бы я делал. Всё, успокойся. Ты поняла меня? Веди, показывай.

Мы заходим в густые кусты и останавливаемся. Я оглядываюсь. Вроде подъездная дверь хлопнула.

— Ты слышала? — спрашиваю я. — Вышел кто-то?

— Нет, — испуганно вертит она головой. Я ничего не слышала.

Мы оказываемся на узкой тропе, идущей в глубь кустов к школе. В сторону двора, немного правее, ведёт ещё одна тропа.

— Вот, прямо по этой тропинке пойдёшь, — машет Тоня в сторону школы, — и окажешься у гаражей.

— Там одна тропа? Других нет?

— Одна, только одна, — кивает она.

— Ну всё, беги, ментов вызывай.

Она уходит, а я бросаюсь в сторону гаражей. Хрень какая-то, не нравится мне это… Я вынимаю из кармана револьвер и стараюсь идти, как можно скорее и, как можно тише.

Есть пули в нагане,

И надо успеть

Сразиться с врагами