рукой лицо, он набрал номер.

– Смольный, – голос Антона звучал непривычно глухо и немного протяжно, но язык не заплетался. Когда-то, благодаря этому своему сверхъестественному умению, он даже на спор ходил на лекции пьяный и ни разу не был раскрыт.

Трубка бойко и с готовностью к подвигам ответила:

– Дежурный опергруппы капитан Иванов слушает!

– Примите сигнал. Срочная информация. Сегодня ночью где-то возле западного блокпоста, где есть заброшенный кинотеатр, будет предп… – Антон запнулся, испугавшись сложного слова, быстро исправился. – Будет попытка перейти к белым опасного шпиона. Нужно пресечь, срочно выезжайте, он может быть уже на подходе!

– Есть! Извините, как мне записать, от кого приказ?

– Капитан, тебе не всё равно? Смольный! – Антон уже почти на бас перешёл и даже добавил в голос командной хрипотцы. – Я же тебе по секретке звоню, что разводишь тут… бюрократию! Срочно, некогда.

– Слушаюсь!

– Смотрите осторожно там, – уже смягчая голос, напутствовал Антон, – он вооружён и очень опасен, может взорвать себя в момент задержания.

Парень положил трубку. Налил полную рюмку, посмотрел сквозь неё на окно. Достал из банки огурец. Посидел ещё немного в задумчивости, при этом лицо с каждой секундой всё более искажалось то ли от злости, то ли от обиды, нижнюю челюсть сводило до судороги, пока не заскрипели друг о друга зубы.

Тогда Антон глубоко вдохнул, с силой выдохнул и залил в себя точным броском содержимое рюмки. Занюхал огурцом и бросил его обратно в банку.

Завалившись на диван, закинул голову и начал читать Маяковского. Он часто делал это в последнее время, когда переполняли чувства:

Грудой дел,

суматохой явлений

день отошёл,

постепенно стемнев.

Двое в комнате.

Я

и Ленин –

фотографией

на белой стене.

Ухмыльнулся, посмотрел опять в окно, потянулся к водке. По щекам ручьём текли слёзы, вымывая из организма ненужные чувства и эмоции.

***

Парочка – учёный и генерал – тихонько, на цыпочках покинули помещение, аккуратно заперев за собой дверь.

– Илья Иванович, – шёпотом, хотя они отошли уже метра на три по коридору, заговорил Прокуроров, – а он нормальный вообще? Ну… в смысле… психически? Мне показалось, что он опасен. Я так сегодня президенту и доложу, прям сейчас звонить буду и поеду к нему, наверное, дело-то неотложное. Как бы ваш Ильич не вышел из-под контроля! Мне кажется, у него энергии только добавилось от ваших этих книг да документальных фильмов, зря вы ему дали…

– Не переживай, – пробасил полным голосом Подиров, – он, считай, как в тюрьме тут. Я думаю, его единственное желание – поскорее всё закончить и спокойно умереть, наконец. Ты что же, боишься, что он решит власть в свои руки взять?

Подиров засмеялся. Он делал это так редко, по крайней мере, на людях, что это было большим событием.

– Нууу… – замялся Прокуроров. – Кто его знает. Время-то его ушло, только не факт, что он это понимает. Взять не возьмёт, а вот проблем добавить сможет легко.

– Он не дурак и не сумасшедший, успокойся. Хотя это, конечно, можно назвать своего рода одержимостью… – учёный на секунду задумался, формулируя мысль. – Бывает одержимость деньгами, бывает большая всепоглощающая любовь или просто психическое расстройство. Но тут другой случай. Когда человек вдруг, внезапно для большинства, решается менять что-то кардинально вокруг. Не себя, не свою скрипящую кровать и надоевшую жену, а всё вокруг: людей, обстоятельства, государственное устройство. Это, может, и буйнопомешательство, но его редко диагностируют, потому что когда оно проявляется во всей красе, человека уже нельзя назвать сумасшедшим, он уже вождь.

Прокуроров угрюмо слушал.

– И то, что ты наблюдаешь – это проявления, он по-другому и не может. Но врать ему нет никакого смысла. Очевидно, что он свою миссию считает завершённой, хотя и пошло всё потом наперекосяк. Но это история, ничего не поделаешь, удел всех революционеров. Ни в одном случае не получилось так, как они хотели и планировали, но тем не менее историю они меняли глобально. Он смирился. Сейчас ему важно лишь своё имя сохранить. Его не изменить, да и не надо. Он в своей роли, в хорошей интеллектуальной форме, чего я, признаться, даже не ожидал. Это, можно сказать, чудо. Как и то, что он согласился помочь безо всяких условий, без пререканий. Его бы вы не уговорили, не заставили, даже смертью его не напугаешь.

Подиров вновь засмеялся от души, благо были они уже в его кабинете. Хрустальные бокалы в баре ответили звенящей дрожью на эти раскаты мощного баса.

***

Это было странное место, непонятно как сохранившееся за годы перестройки наследия тоталитарного режима в коммерческую недвижимость. В зарослях давно не стриженых деревьев и разросшихся на пустыре кустов, покрытых снегом, виднелось полуразвалившееся здание кинотеатра, типичного образчика советского ампира. Перед кинотеатром стоял потрёпанный временем бетонный Ленин с торчащей вперёд арматуриной вместо указующей руки. Полная луна дополняла картину, ярко освещая развалины. Для пущей драматичности не хватало только жуткого волчьего воя.

В одном из пустых дверных проёмов показалась фигура в пуховике и осторожно, стараясь не хрустеть снегом, двинулась на задворки.

В кустах началось шевеление, яркий лунный свет бликовал на касках солдат.

– Стоять, руки вверх! Держать, чтобы мы видели! – сотряс мёртвую тишину властный голос командира.

В пуховик воткнулись лучи сразу нескольких одновременно включённых фонарей и пара красных игл лазерных прицелов. Кирилл застыл на месте, прикрывая рукой лицо от бьющего в глаза света.

– Стойте, не стреляйте, я свой! У меня есть мандат, я – советник… – он расстегнул пуховик и полез за пазуху, чтобы достать оттуда документ.

Фразу он закончить не успел.

Грянули выстрелы. Куртка взорвалась в нескольких местах невесомыми белыми фонтанчиками пуха.

Глава Xv

Что же случилось в кабинете Лжеленина в Смольном накануне гибели Кирилла?

Кабинет был тот самый, исторический, откуда настоящий Владимир Ильич руководил революционными массами и который потомки заботливо сохранили. Те же диван и стулья. Тот же стол, покрытый зелёным сукном, с раритетными номерами революционных газет под стеклом. Тот же зелёный абажур. Человек не тот только сидел за этим столом, хотя и похож был на оригинал невероятно. Перед ним стоял хрустальный графин с тёмно-янтарной жидкостью и стакан. Сбоку на стуле расположился, закинув ногу на ногу, Зверев, держа в руке такой же стакан с коньяком. На диване напротив стола сидели Антон и Кирилл. Антон также со стаканчиком, а вот Кирилл к налитому даже не притронулся. Выглядел он жутко: измождён, лицо серое, взгляд потерянный. Более полугода прошло с той ночи, которую он провёл с Катей. Влюблённые