– Это невозможно, – выпалила императрица. – Невозможно, чтобы женщины добровольно обнажали свои ноги!

– Но аборигенки Черундии обнажают, мама, – тихо вставила принцесса. – А если такое возможно в нашем мире, то стоит ли удивляться, что возможно и в другом?

Императрица залилась краской. Император продолжал рассматривать меня через пенсне, его нижняя губа мерно дрожала.

«Только бы его кондратий не хватил», – взмолилась я.

Сзади, судя по оху и шелесту, кто-то снова упал в обморок. Покосилась на Лавентина. Он стоял со скорбным видом, но уголок губы норовил завернуться вверх, да и нижнюю губу ему постоянно приходилось закусывать.

Ну что, и я приняла скорбный вид, только от этого тоже захотелось смеяться. Пришлось закусить губу. Но меня предавали уголки губ. Как не к месту! Наверное, это нервное. От сдерживаемого смеха заныли мышцы живота.

Император запрокинул седую голову и рассмеялся:

– Лавентин, ты нашел жену себе под стать!

Лавентин расплылся в улыбке.

– Спасибо за высокую оценку моего выбора.

– Ладно! – Император махнул пенсне. – Наслаждайтесь вечером. После ужина останься, нам нужно обсудить кое-какие дела.

Взгляд императора стал холодным и серьезным, он надел пенсне и оглядел шокированных гостей. Мы отошли к стеночке. Только теперь поняла, что у меня дрожат колени – как после педсовета, на котором меня костерили за тройной прокол уха и кожаные штаны с клепками.

К нам ало-черным духом возмездия подступил Раввер. Выражение лица – словно у моей школьной директрисы. Только здесь, в отличие от школы, между мной и воплощением порядка наконец кто-то встал. Лавентин. Приятно как…

– Если император не возражает, я тоже не возражаю, – процедил Раввер. Перевел пронизывающий взгляд на меня. – Вам повезло. Император хоть и стар, но до сих пор любит созерцать полуодетых девиц.

– Она одета. Раввер, я тут подумал… – Лавентин встал так, чтобы оказаться под прицелом его взгляда. – В свете того, что мужские костюмы оставляют женщину как бы не совсем одетой, можем ли мы, мужчины, считаться одетыми?

– А я думал, тебя больше интересует, что случилось со старшей Какики.

Лавентин расправил плечи и сразу стал выше. Я физически чувствовала охватившее его волнение. И голос у него изменился, исчезла бравада.

– Ты что-нибудь узнал?

– Когда собирался сюда, пришла информация по делу. Или, думаешь, я просто так позволил бы вам явиться сюда без моей проверки?

Ну все, этот Раввер – моя директриса и завуч в одном лице. Нащупала неожиданно холодную руку Лавентина и сжала. Он стиснул мои пальцы в ответ.

– Что с ней? – напряженно спросил Лавентин и качнулся к Равверу.

– Раввер! – послышался бас. К нам подошел пузан лет шестидесяти в зеленом мундире, косивший на меня глазом через розовый монокль в золотой оправе. – Мне предлагают поспорить, что нас ждет: твоя отставка или твоя женитьба? – Фыркнув в усы, пузан заговорщически подмигнул: – Ну, что посоветуешь? На что ставить?

Раввер поднял расфокусированный взгляд к потолку. Затем повернулся к пузану.

– Я бы посоветовал не заниматься глупостями.

– Ну, дорогой племянник, у тебя осталось три дня, чтобы решить, в какую сторону плыть. Поэтому трудно назвать эти ставки глупостью, они как никогда актуальны.

– В таком случае мне не стоит подсказывать правильный вариант, это нарушит правила тотализатора. – Раввер протянул руку, тут же возле него оказался официант с подносом. – Я же блюститель порядка.

Не глядя забирая бокал с янтарной жидкостью, Раввер задел стоявший рядом, тот выплеснулся на объемное пузо, осколки звякнули об пол и исчезли.

– Ах! – облитый мужчина ошарашенно уставился на Раввера.

– Покорнейше прошу простить, – не глядя бросил тот и подхватил Лавентина под локоть. – Мне срочно нужно с тобой переговорить.

Они направились в угол. Лавентин по-прежнему держал мою руку, и я пошла следом. Предчувствие у меня было наидурнейшее.

Хоть и говорил Раввер, что ничего не имеет против моего костюма, но попросил сесть в угол и подвинул свой стул так, чтобы меня загораживать. Лавентин просто сидел рядом и сжимал мои пальцы, как утопающий соломинку.

Дамы перетекали в противоположную от нас сторону, поближе к тронам. Мужчины осмеливались взглянуть в мою сторону лишь исподтишка. А неплохим я щитом получилась для приватного разговора: многие любопытствуют, но дистанционно. А кого-то держало подальше нежелание принимать винный душ.

Императрица, обмахиваясь веером, закатывала глаза. Император о чем-то беседовал с невысоким смуглым мужчиной в красном мундире. От стен исходила легкая музыка, но то и дело фальшивила. Принцесса, спустившись с постамента, вытащила из складок необъятной юбки книжечку и обсуждала ее с молодой девушкой.

В общем, никто не пытался сжечь меня на костре. Хотя еще неизвестно, что император скажет Лавентину тет-а-тет. Ведь только кровавый тиран будет рубить гостям головы прямо на банкете, а умный тихо сделает это после праздничного ужина.

Стискивая мои пальцы, Лавентин наклонился к Равверу и прошептал:

– Не издевайся. Что с ней?

– А ты попроси рассказать.

Вот ведь шантажист! Терпеть не могу таких людей.

– Пожалуйста, расскажи, – легко попросил Лавентин.

Раввер, скользя взглядом по изнывавшим от любопытства мужчинам и подчеркнуто возмущенным женщинам, вкрадчиво произнес:

– Я просил тебя жену одеть нормально. Выполнил ты мою просьбу?

– Но я объяснил ей правила поведения, как ты и просил.

– И на том спасибо. Хорошо: ее нашли возле Ликортских складов.

Лавентин перегнулся через мои колени:

– Живую?

– Лавентин, веди себя пристойно! – Шепот Раввера напоминал шипение, он, не сводя взгляда с гостей, подтолкнул Лавентина в плечо. – Еще решат, что в довершение всего вы решили исполнить супружеский долг прямо здесь.

Из моей груди вырвался нервный смешок:

– Извините, что вмешиваюсь в разговор, но в моем мире люди даже на пляжах, где они находятся… – Задумалась, а знают ли они бюстгальтеры и трусы, и решила объяснить все без терминов: – Куда они приходят в тряпочках, едва прикрывающих груди и бедра, супружеский долг прилюдно не исполняют. Да и тут, сдается мне, некоторые пристойно одетые женщины и мужчины не упускают случая в какой-нибудь беседке страсть разделить.

Бледный Раввер побледнел еще сильнее, взгляд его стал страшным, а Лавентин крепче сжал мои пальцы. Кажется, сейчас я проехалась по больному. Попробовала сгладить все философским заключением: