— Это все фейк! Монтаж! Монтаж, понимаешь! Чик-чик, тебе показали, а ты, балда, уши развесил!

— Ой, бля!

— У меня друг в органах, он рассказывал!

— Ты за углями лучше следи, друг у него в органах, еба!

— Так, мужики, — рявкнул на них Осип Петрович, — за языком следим!

Стало прохладно, и Даша зашла в дом, рылась в угловом шкафу в старых шмотках, искала что-то накинуть на плечи и услышала голос Матвея с кухни. Он отчитывал дочь.

— Она даже сейчас ухмыляется, ты посмотри на нее.

— Я не ухмыляюсь.

— Ну вот и не ухмыляйся. Лицо попроще сделай.

— Я не ухмыляюсь.

— В чем дело? — Даша заглянула в кухню, посмотрела на Настю. — Настюш, он тебя обижает?

Настя была вся красная, стояла, опустив голову, насупившись, скрестив руки на груди. Даша бросила взгляд на брата:

— Чего ты накинулся на нее?

Матвей молча достал телефон, открыл какое-то видео и показал Даше. На экране был «ТикТок»: несколько подростков ловко, как ниндзя, прыгали между лестничными пролетами и с балкона на балкон на какой-то заброшенной стройке под бодрый техно-ремикс на заглавную тему из игры Super Mario Bros. Затем — крупный план Насти, она кривляется в камеру, разбегается и прыгает на сваю, затем на следующую. Ее снимают снизу, ракурс впечатляет — прыжки между сваями на фоне голубого неба, снова играет техно-ремикс, кадры с прыжками перемежаются с кадрами из видеоигры, где пиксельный водопроводчик тоже прыгает по платформам над пропастью. На одной из свай Настя cоскальзывает и едва не срывается, бетонная крошка сыплется прямо на оператора, он матерится. «Настюх, ты как?» Настя раскачивается, держась за торчащую из сваи металлическую арматурину, семенит ногами и смеется.

— Ни фига себе, — пробормотала Даша.

Матвей открыл аккаунт SMB, показал ей.

— Десятки видео, и это только за последний месяц. Поразительно знаешь что? Она думала, я не узнаю.

— Пап…

— Не папкай мне, ясно? Ты мне в глаза смотрела и клялась, что не будешь больше. Был договор? Был. Ты его нарушила. Ну и все, никакого тебе Эльбруса. Свободна.

— Пап?!

Даша помнила, что Матвей уже полгода готовился к восхождению и обещал взять Настю с собой. Восхождение предстояло непростое, и не все одобряли его решение взять в команду дочь-подростка, но Матвей гордился Настей и твердил, что она со всем справится.

— Что «пап»? Что «пап»? Я все сказал, — он открыл холодильник, достал бутылку пива. — У тебя был выбор: горы или ссаные заброшки. Ты выбрала второе, живи теперь с этим.

— Ма-а-ам! — Настя выглянула в соседнюю комнату. — Скажи ему!

— А, — Матвей по-варварски открыл бутылку о край стола, хотя Осип Петрович уже сто раз просил так не делать, — теперь ты про маму вспомнила, да?

На кухню зашла Марина.

— Что случилось?

— Супербратья Марио — вот что случилось, — сказал Матвей.

Марина устало посмотрела на Настю, затем на Матвея.

— Матвей.

— Да что вы в меня вцепились все? Сама говорила, ей тринадцать, взрослая уже, должна понимать, что у поступков есть последствия.

— Ты не можешь отменить восхождение, — у Насти дрожала нижняя губа.

Матвей злорадно ухмыльнулся и поднял бутылку.

— Как говорится, «подержи мое пиво». Доченька, родненькая, ты, кажется, забыла, с кем разговариваешь.

— Я все равно поеду на Эльбрус, — тихо сказала она.

— Твоя снаряга у меня в машине, — Матвей отпил из бутылки, — без нее ты никуда не поедешь, а я тебе ее не отдам. Разговор окончен.

Настя смотрела на Матвея так, словно пыталась прожечь его насквозь, но он легко выдержал ее взгляд. Стоял, ухмылялся. Тогда она выбежала в гостиную и стала шарить в чаше на тумбочке, перебирала ключи. Матвей появился в дверном проеме.

— Что-то потеряла? — позвенел ключами от «Самурая».

— Какой же ты… — она запнулась, перебирала в голове слова, пытаясь отыскать самое обидное, — жалкий.

— Может и жалкий, зато через неделю я взойду на Эльбрус, а ты — нет.

Пару секунд казалось, что Настя сейчас кинется на него, что громкая ругань продолжится. Их препирания уже привлекли внимание гостей в беседке за праздничным столом. Но ничего не случилось, Настя лишь тяжело выдохнула, шагнула к этажерке с обувью, надела кеды, минуту сосредоточенно зашнуровывала их, а потом вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь калитки.

Повисла пауза, все смотрели на стоящего на крыльце Матвея.

— Все нормально, — сказал он, — побесится, вернется.

— Ты же несерьезно — про Эльбрус? — спросила Марина.

— Не знаю, — сказал он. — Не решил еще.

Через пять минут праздник вернулся в привычное «Ай-нане-нане!» русло, семейная ссора забылась, мама включила песни Аллегровой на портативной колонке, шашлык был готов, Осип Петрович торжественно водрузил на стол кастрюлю, набитую жареной на мангале свининой. Гости одновременно потянулись к ней вилками, и несколько минут все напряженно жевали и хвалили мясо и кострового. От музыки у Даши разболелась голова. Она вышла за калитку и пару минут просто стояла на дороге. Дышала. Ветер едва шевелил подсвеченные фонарями листья каштанов. Вдали в темноте на горе мигали красными огоньками вышки связи. В голове гудело, Даша пыталась вспомнить, сколько она выпила — три бокала? — но голова уже трещала, как при мощнейшем похмелье.

Она хотела пройтись старым, привычным маршрутом. В последний раз. Пошла к ларьку на 1-й Бульварной за сигаретами. Он был сравнительно недалеко от дома, в котором теперь жили мама с Осипом Петровичем — минут пятнадцать пешком. Ларек стоял там, кажется, с лермонтовских времен и до сих пор работал — вот она, стабильность Пятигорска, «за пять лет тут меняется многое, за двести — ничего». Даша была почти уверена, что даже продавщица в ларьке та же самая, что продала ей первую пачку «Кента» еще в школьные годы. Сигареты