— Привет, дорогой, — тепло поприветствовала она меня, как всегда, полностью игнорируя тему крови. Как она всегда делала, — мне нужно пойти прикупить мясо для жарки на ужин. Пейн, детка, я догоню тебя у кассы.

И с этими словами она покатила свою тележку от нас.

— Ты не собирался позвонить и, блядь, сказать мне, что ты все еще жив? Когда ты имеешь дело с этим сукиным сыном?

Дерьмо. Да. Это было глупо.

— Извини, чувак. Я был занят.

При этих словах взгляд Пейна скользнул по моей тележке, и уголки его губ приподнялись. — Я это вижу. Она стоит всех тех неприятностей, в которые ты ввязываешься?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — уклонился я, не чувствуя, что готов признаться вслух кому-то другому, что у меня были не совсем профессиональные чувства к Алекс. Это было слишком рано. Я был не из тех парней, у которых возникают чувства по любому чертову поводу.

— Шот? — спросил он, и на его лице появилось жесткое выражение, как будто он готовился к худшему.

— Насколько я знаю, он все еще злит парней, которые его держат. Видел его один раз. Алекс передала ему нож. У него есть шанс.

— И…

— И я должен держать ее, пока она снова не понадобится ему.

— Как, черт возьми, ты вляпался в эту историю? — громко спросил он, заставив группу женщин в конце прохода подпрыгнуть и оглянуться. Пейн послал им убийственную улыбку, они покраснели и побрели прочь.

— Не знаю, чувак. Но я собираюсь вытащить нас всех из этого. Вытащить нас оттуда.

Пейн кивнул. — Тебе что-нибудь нужно…

— Я не собираюсь вовлекать тебя в это тоже. Достаточно того, что тебя вообще видели со мной.

— Просто говорю. Если наступит полный пиздец, у тебя есть я.

Пейна не было в моей жизни. На темной стороне. Он был в той части моей жизни, которая касалась выпивки, развлечений и сучек. Но он знал все о темной. Он делил со мной бутылку по ночам, когда кровь на моих руках не давала мне спать. Он помог мне спасти Шота от смерти, когда на него набросились в переулке.

Он совал голову в мои дела, но не совал в них руки.

Именно так я и хотел это оставить.

Для него. И его семьи.

Неважно, что за дерьмо произошло, неважно, что мне больше некуда было обратиться, он не влезал в мое дерьмо.

— Я знаю, чувак, — сказал я, потому что ему нужно было это услышать, — иди, позаботься о своей маме. Я должен вернуться и проверить, как там моя девочка.

Моя?

Моя?

Иисус Христос. Она не была моей.

Словно почувствовав мою внутреннюю борьбу, Пейн откинул голову назад и рассмеялся, звук заполнил магазин. — О, это забавно. Святое гребаное дерьмо. Я никогда не думал, что доживу до этого дня.

— Какого дня? — спросил я, чувствуя, как у меня сжимаются челюсти.

— Того дня, когда ты поймаешь себя на чувствах к какой-то цыпочке, — уточнил он, все еще посмеиваясь.

— Я не… — начал я, чертовски хорошо зная, что это так.

— О, оставь это, — сказал он, хлопнув меня по плечу, — я не говорил, что это плохо. Просто сказал, что никогда не думал, что доживу до этого дня. Иди за едой и возвращайся к своей женщине, — сказал он, направляясь к выходу из магазина.

— Она не моя женщина, — громко крикнул я в ответ.

— Продолжай пытаться убедить себя в этом, чувак, — сказал он, прежде чем исчезнуть.

Я вздохнул, закончив покупки и направляясь обратно к дому с более тяжелым чувством, чем, когда уходил. Не потому, что я не знал, что это правда. Я знал. Я не был дураком.

Я проводил много времени с женщинами. Большая часть этого времени обычно проводилась внутри них. А потом я исчезал. Обычно я не задерживался, чтобы познакомиться с ними поближе. И даже если бы я это делал… они никогда не интересовали меня.

А Алекс интересовала. Она была запутанной, темной и сложной. Но в то же время она была милой и забавной (хотя сама так не думала), умной и преданной.

Она не отшатнулась от моей темноты и не попыталась пролить в нее свет. Потому что она жила в тех же глубинах, что и я. Мы просто… понимали друг друга.

Мне было насрать, чем она дышит.

Я хотел убедиться, что она продолжит это делать.

Чего бы это ни стоило.

Чтобы я мог проводить с ней больше времени.

Я подъехал к дому, взял сумки и направился к двери.

— Алекс, открой, куколка. Руки заняты! — крикнул я, пиная дверь.

Но ответа не последовало.

Я сразу же почувствовал, как у меня внутри все сжалось, когда я бросил сумки на ступеньку и потянулся к ручке. И она повернулась в моей руке.

Она, блядь, повернулась у меня в руке.

Воздух покинул мои легкие, я потянулся за пистолетом и в то же время распахнул дверь.

— Алекс! — я позвал, входя. Ничего. Никаких признаков борьбы ни на кухне, ни в гостиной. Я направился в ванную. Потом в спальню.

И именно там я нашел ее одежду, перевернутую на полу рядом с кучей ее записных книжек. Сумки не было.

Ее сумки не было. Я вылетел обратно в гостиную, пытаясь придать этой информации смысл.

Мой взгляд упал на кофейный столик, чтобы найти там ее чашку с кофе, содержимое которой немного разлилось. Как будто она поставила ее в спешке.

Ее ноутбук исчез.

Ее сумка и ноутбук исчезли.

Мой пистолет опустился, чувство страха сменилось острым приливом ужаса и беспокойства.

Затем я оглянулся на стол и обнаружил там свой ноутбук, сверху был сложен листок бумаги с моим именем, нацарапанным на нем.

Именно тогда я понял.

Наверняка знал.

Все кусочки встали на свои места, и головоломка склеилась воедино.

Она ушла.

Но ее не похитили.

Нет.

Она бросила меня.

— Блядь! — крикнул я, бросая пистолет на диван и потянувшись за запиской. Какая-то часть меня не хотела это читать. Не хотела знать, что там написано. Что это могло значить, что она ждала, когда я оставлю ее в первый раз, чтобы она могла ускользнуть? Таков был план с самого начала? Она просто, блядь, использовала меня? Позволила мне