– А может, – неожиданно заробел городничий, – следует послать письмо Его Императорскому Высочеству? Пусть они подмогу пришлют…

– Подмогу-то, государь, может, пришлет, – буркнул городничий. – Только когда? К тому времени нас тут не под домашний арест, а в каземат посадят.

– Если только к стене не поставят, – мрачно дополнил Сумароков. – Как ставят, я в Питере насмотрелся…

– Страсти-то какие, – закрестился бургомистр. – Че делать будем, Ваше Благородие? Вы только прикажите, а мы – все исполним. Чую я, что подводы нужно готовить да провизию загружать…

– Скорее уж, лодки да барки, – уточнил повеселевший штабс-капитан.

– Куда выдвигаться-то будем? – деловито спросил купец. – Сколько барок понадобится? У нас сейчас десятка не наберется.

– Как, милейшие, звать-то вас? Уж простите, запамятовал.

– Кузьма Иванов, Петров сын, – с достоинством поклонился бургомистр. – Купец второй гильдии.

– Кузьма Семенов, Семенов сын, – наклонил голову ратман. – Купец второй гильдии.

– Ну вот, целых два Кузьмы, – удивился Клеопин. – У князя Пожарского, помнится, только один Кузьма был, а какое дело сделал! Всю Россию освободили, да еще и царя на престол возвели! Я, хоть и не князь, но зато вас – сразу двое!

Заслышав такое, оба купчины приосанились. Городничий же, напротив, пригорюнился. Срываться с насиженного места ему явно не хотелось.

– Итак, господа офицеры! – официальным тоном произнес штабс-капитан. – Будем выступать завтра.

При этих словах не только действительные и отставные военные, но даже и статские, включая бородачей, как-то построжели ликами.

– Кузьма Иванович, – посмотрел Клеопин на бургомистра. – Кузьма Семенович, – перевел он взгляд на ратмана. – Вы изыскиваете лодки и провизию.

– На сколько едоков? – деловито спросил поднявшийся бургомистр.

– Думаю, на двести-триста, – прикинул Клеопин. – Наши отряды да, может быть, кто-то из «преображенцев» захочет выступить с нами. Ну, а уж с градскими обывателями разбирайтесь сами. Пойдут они, не пойдут – дело хозяйское. Господин градоначальник, – кивок в сторону городничего, – попрошу вас изъять у горожан все оружие, включая охотничьи ружья. Господину капитан-исправнику и господину предводителю дворянства, думается, стоит объявить о созыве охотников. Разошлете депеши в уезд, пусть догоняют войска. Ну, а я с господами офицерами пойду разбираться с военнопленными.

В широком монастырском дворе, неподалеку от Успенского собора, где хранится Икона Тихвинской Божией Матери, были построены три отряда. Первый – самый многочисленный, но и самый «разномастный». На плечах погоны разных цветов, соответствующие полкам: красные – саперные, черные – артиллерийские и белые, пехотные. Впереди отряда стоял юнкер Сумароков, назначенный командовать ротой, сияющий, как надраенный самовар. Должность, как не крути – обер-офицерская. Второй отряд во главе с Наволокиным по форме одежды мало отличался от первого. Разве что мундиры поприличнее. Но только знающий человек, глядя на воротники желтого цвета при красных погонах определит, что это солдаты «штатной воинской команды», комплектовавшейся из инвалидов, да из тех, кто по росту не дотянул до положенных двух аршинов и двух вершков.

Между «партизанами» и штатной воинской командой в «коробке» стояли военнопленные – в мундирах, но уже без шинелей и босые. С прапорщика Рогозина, уважая его звание, сапоги не сняли.

Штабс-капитан лейб-гвардии егерского полка по привычке прижал эфес тесака и в который раз подумал, что нужно бы раздобыть саблю. Оглядев строй, Клеопин начал речь.

– Соратники, – сказал Николай, избегая привычного «господа офицеры» и «братцы». – Завтра мы выступаем в поход. Наша задача – собрать всех, кто может носить оружие, выйти к городу Череповцу и получить приказ от законного правителя – Его Императорского Высочества Великого князя Михаила. Мы с вами солдаты, поэтому должны защищать нашу Веру, нашего Царя и наше Отечество! Думаю, что после победы никто не будет обделен монаршей милостью.

Николай сделал паузу, во время которой солдаты получили возможность осознать услышанное и не очень стройно крикнуть: «Ура!». Все-таки сражения сражениями, а «монаршая милость» – это уже что-то весомое. Для того же Сумарокова – звание прапорщика и крестик, пусть Анненский, на сабельный эфес, для солдат – срок службы не в двадцать пять, а хотя бы в десять лет и выходной пенсион, на который можно и домишко поставить и хозяйство завести. Ну и для остальных, включая самого Клеопина, «милость» представлялась чем-то материальным…

– Господа нижние чины лейб-гвардии Преображенского полка, – обратился штабс-капитан к мятежникам, игнорируя прапорщика. – Вы перешли на сторону цареубийц. Предлагаю всем желающим войти в наш партизанский отряд и начать борьбу с врагами Отечества. Думаю, тем самым вы сможете искупить кровью свою вину и получить монаршее прощение.

Строй «преображенцев» не колыхнулся. Видимо, после Сенатской площади, когда они стреляли в спину своих товарищей, веры в прощение уже не было.

– Никак нет, господин штабс-капитан, – вышел из строя пожилой солдат с капральскими нашивками и полным «бантом» медалей. – Не можем мы с вами пойти. Вы-то, может быть, и добрый человек, но есть и другие, повыше вас. И ваши нас не примут, и наши будут предателями считать. Лучше вы нас из стен выведите, чтобы землю святую не пачкать, да расстреляйте. Не хочется мне на старости-то лет повешенным быть.

Николай, прикусив губу, посмотрел на своих солдат. Возможно, саперам и прочим было жаль «преображенцев», но коли командир прикажет – расстреляют всех или переколют. Что ж делать… Рота «преображенцев» – это вам не солдатики, сопровождавшие обозы. Роту отпускать восвояси никак нельзя. И оставлять нельзя. Война.

Клеопин уже нахмурил брови, готовясь отдать приказ, думая – не предаст ли голос, не даст ли «петуха», как сзади послышался голос игумена:

– Подожди, сыне. Дозволь вмешаться… Отойдем в сторонку, на пару слов.

Удивленный штабс-капитан послушно пошел за настоятелем.

– Капитан, – обратился игумен, как старший по званию. – Ты их мне оставь. Пусть, кто захочет, в обители останутся.

– Тут? Монахами?

– На все воля Божия, – покачал головой игумен. – А ты их здесь оставь, в монастыре. Пусть трудниками побудут.

– Трудниками? – недоверчиво спросил штабс-капитан, переводя взгляд на «преображенцев». – Да много ли такие наработают?

– Дел у нас много, а мнихи мои – старые да хворые. – А там – как Бог даст.

– Управишься, отче? – недоверчиво посмотрел штабс-капитан на игумена. – Солдаты все-таки, почти рота…

– Да уж как-нибудь, – улыбнулся настоятель так, что Клеопин больше не сомневался – еще как управится! Чувствовалась в игумене сила.

Уже без сомнений Николай вскинул ладонь к киверу – словно бы старшему по званию честь отдал и вернулся к строю. Еще раз оглядел разношерстную команду, остановив взор на «преображенцах», и рявкнул: