– Пурист.

Мальчишка засиял от гордости: сам он, активист Лиги юных пуристов, числился там в сержантах.

– Кстати, пап, ты бы поторопился. Запишись прямо сейчас, и в понедельник тоже сможешь проголосовать.

– Голосовать я и без того собираюсь.

– Не выйдет. Для этого нужно членство либо в той, либо в другой партии.

Да, так оно и было. Приуныв, Уолш устремил взгляд вдаль, за спину сына, в недалекое будущее. В безобразные свары вроде сегодняшней бессчетное множество раз вовлекали и его самого: порой на него ополчались натуралисты, а порой – к примеру, на прошлой неделе – ярые пуристы.

– Между прочим, – заговорил шурин, сыто, довольно рыгнув и отодвинув пустую тарелку, – сидя в сторонке и ничего не предпринимая, ты уже играешь пуристам на руку. Потому мы и относим таких к невольным, пассивным про-пуристам. А ты, постреленок нахальный, смотри у меня! – рявкнул он, гневно воззрившись на Джимми. – Будь ты совершеннолетним, я бы вывел тебя наружу и так тебе задал!..

– Уймитесь вы, ради бога, – вздохнула Бетти. – За столом – и то о политике. Давайте хоть раз в жизни поужинаем в тишине и покое. Ох, скорей бы уже кончились эти выборы…

Карл с Джимми, смерив друг друга испепеляющими взглядами, настороженно продолжили есть.

– Тебе бы на кухне ужинать, под плитой, – с мерзкой усмешкой покосившись на дядюшку, буркнул Джимми. – Там тебе самое место. Посмотри на себя: потный, как черт знает что! Ничего, вот примем Поправку – сам с этим свинством завяжешь, если не захочешь в тюрьму загреметь!

Карл побагровел.

– Черта с два вам, гадам ползучим, удастся ее пропихнуть! – буркнул он.

Однако особой уверенности в его хриплом басе не чувствовалось. Приближавшихся выборов натуралисты откровенно побаивались: пуристы уже контролировали Федеральный Совет, и, склонись результаты грядущих выборов в их пользу, соблюдение пяти пунктов Кодекса Чистоты вполне могло стать обязательным для всех без исключения – согласно той самой пресловутой Поправке Хорни.

– Удалять потовые железы? Вот уж дудки! – продолжал Карл. – Никто на свете не заставит меня избавляться от запаха изо рта, отбеливать зубы и тратиться на снадобья от облысения! Грязь, лысина, жирок, старость – все это естественные составляющие человеческой жизни!

– Это правда? – повернувшись к мужу, спросила Бетти. – Ты в самом деле пассивный про-пурист?

Дон Уолш яростно пронзил вилкой недоеденный антрекот.

– Из-за того, что я не принадлежу ни к одной из партий, меня обзывают то пассивным про-пуристом, то пассивным про-натуралистом, а по-моему, одно уравновешивает другое. Если уж я враг всем, значит, не враг никому. И не друг тоже, – поразмыслив, добавил он.

– Вам, натуралистам, нечего предложить будущему, – сказал Джимми Карлу. – Куда поведете вы молодежь планеты – и меня в том числе? В пещеры, питаться сырым мясом? К звериному существованию? Натурализм – антицивилизация!

– Трескучие лозунги, – парировал Карл.

– Вы тянете нас назад, жить первобытной жизнью, отказываете нам в праве на социальную интеграцию! – воскликнул Джимми, взволнованно, обличающе потрясая костлявым пальцем под самым носом дядюшки. – Потому что сами живете только таламическими эмоциями!

– Да я тебе башку откручу! – рявкнул Карл, приподнявшись с кресла. – Ишь, нахалята пуристские! Совсем старших уважать разучились!

Джимми визгливо, пронзительно захихикал.

– Ну-ну, попробуй, попробуй! За рукоприкладство в отношении несовершеннолетних пять лет тюрьмы полагается! Давай, бей!

Дон Уолш устало поднялся на ноги и двинулся прочь из гостиной.

– Куда ты? – сварливо окликнула его Бетти. – Хоть ужин сначала доешь!

– Будущее принадлежит молодым, – не обращая внимания на родителей, вещал Джимми, – а молодежь планеты держится пуристских позиций твердо. У вас нет ни шанса: пуристская революция неизбежна!

Покинув квартиру, Дон Уолш вышел в общий коридор и направился к пандусу, ведущему вниз. По обе стороны от него рядами тянулись вдаль затворенные двери. За каждой из них мерцал свет, из-за каждой слышались голоса, шаги, возня, звон посуды – обычный шум, сопутствующий семейной жизни в такой тесноте. Миновав парня с девчонкой, уединившихся в темном уголке, чтобы без помех заняться любовью, Уолш подошел к пандусу, на минутку остановился, а после решительно, энергично зашагал вниз, к первому этажу блока.

Безлюдный коридор нижнего этажа встретил его прохладой и легкой сыростью. Шум наверху обернулся глухим, еле слышным гулом, бетонные стены и потолок отражали, подхватывали каждый шаг, каждый шорох. Слегка ошеломленный внезапным одиночеством и тишиной, Уолш задумчиво прошел мимо темных витрин бакалейной лавки и магазина готовой одежды, мимо лавок, торговавших парфюмерией и алкоголем, мимо салона красоты, прачечной и аптеки, мимо кабинетов дантиста и терапевта, и остановился у двери в приемную психоаналитика, обслуживавшего жилой блок.

Окутанный вечерним сумраком, психоаналитик неподвижно, безмолвно сидел в кабинете, за рабочим столом. Его консультации никому не требовались, и психоаналитик до поры до времени отключился. Поколебавшись, Уолш шагнул в рамку детектора, пересек приемную и постучался в прозрачную дверь кабинета. Реле засекшей его появление автоматики защелкали, замыкая контакты, в кабинете вспыхнули яркие лампы, а психоаналитик выпрямился, улыбнулся, привстал со стула.

– Дон! – с радостью воскликнул он. – Входи, Дон, присаживайся.

Уолш вошел в кабинет и устало опустился в кресло.

– Чарли, мне тут подумалось, что пора бы снова тебя навестить, – сказал он.

– Всегда рад, Дон. Однако… – Склонившись вперед, робот взглянул на циферблат часов у края роскошного стола из красного дерева. – Однако разве сейчас не время ужинать?

– Да, – подтвердил Уолш, – но я не голоден. Помнишь, Чарли, о чем мы с тобой разговаривали в прошлый раз? Помнишь, что я рассказывал… то есть что не дает мне покоя?

– Разумеется, Дон. Разумеется.

Качнувшись вместе с вращающимся креслом, робот весьма убедительно, едва ли не по-человечески, оперся локтями о стол, смерил пациента доброжелательным, располагающим к откровенности взглядом.

– Как у тебя дела в последние дни?

– Знаешь, Чарли, не очень. И это так оставлять нельзя. А ты наверняка можешь помочь: ты ведь сторона беспристрастная, – зачастил Уолш, не сводя умоляющего взгляда с квазичеловеческого металлопластикового лица. – Ты, Чарли, способен во всем разобраться трезво. Ну как, как я могу присоединиться к любой из этих двух партий?! Их лозунги, пропаганда… чушь ведь сплошная! Идиотизм! С чего бы мне, черт побери, всерьез волноваться по поводу чистоты зубов или там запаха под мышками? А люди из-за таких пустяков готовы в горло друг другу вцепиться… будто с ума посходили, ей-богу! Если Поправка пройдет, весь мир скатится в самоубийственную гражданскую войну, и от меня все вокруг требуют принять либо ту, либо другую сторону!

– Понятно, Дон, – кивнул Чарли. – Картина ясна.

– Так что ж, мне идти на улицу, проламывать головы каким-нибудь бедолагам только за то, что от них пахнет… или не пахнет? Людям, которых я знать не знаю? Нет уж, увольте!