Ни под каким видом! Почему меня не оставят в покое? Почему отказывают в праве на свое мнение? Почему я непременно должен ввязываться в это… безумие?

Робот-психоаналитик снисходительно улыбнулся.

– Знаешь, Дон, я, наверное, довольно жестокую вещь скажу, но… Понимаешь, ты не в ладах с собственным окружением. С обществом. Потому и культурный климат, и общепринятые моральные нормы тебе кажутся не слишком-то убедительными. Однако это твое общество, Дон. Тебе в нем жить. Уйти от него, устраниться… не выйдет.

Уолш с трудом заставил себя разжать кулаки.

– Я вот что думаю. Нравится человеку пахнуть – пусть пахнет себе на здоровье. Не нравится – бога ради, пускай идет удалять потовые железы. В чем сложность? Что в этом не так?

– Дон, ты уклоняешься от проблемы, – спокойно, бесстрастно возразил робот. – По сути, утверждаешь, будто обе стороны не правы, а это ведь, согласись, глупо. Одна из двух сторон непременно права. Иначе не бывает.

– Почему это?

– Потому что две эти стороны целиком исчерпывают практические возможности. Твоя же позиция – на деле совсем не позиция, а так… нечто чисто умозрительное. Видишь ли, Дон, ты психологически не способен взяться за решение проблемы всерьез. Не желаешь примкнуть ни к одной стороне, подсознательно опасаясь утратить свободу и индивидуальность. Ты, если можно так выразиться, интеллектуальный девственник, желающий во что бы то ни стало сохранить непорочность.

Уолш призадумался.

– Мне, – сказал он, – просто хочется остаться при своих убеждениях.

– Но ты ведь не обособленный индивид, Дон. Ты – часть общества. Идеи, знаешь ли, существуют не в вакууме.

– Однако я вправе распоряжаться собственными идеями, как захочу.

– Нет, Дон, – мягко откликнулся робот, – идеи эти не твои, поскольку созданы не тобой. Жонглировать ими как заблагорассудится ты не в силах. Это они распоряжаются тобой… а созданы, заложены в твое сознание окружением. Жизнью. На деле твои взгляды – отражение вполне определенных общественных факторов и устремлений. Просто в твоем случае две взаимоисключающие тенденции общественного развития, столкнувшись одна с другой, породили своего рода патовую ситуацию. Поэтому ты и воюешь сам с собой… не можешь решить, к какой примкнуть стороне, так как в твое сознание внедрены элементы обеих.

Сделав паузу, робот подкрепил сказанное рассудительным кивком.

– Но все же, – продолжал он, – принять решение тебе придется. Придется – так или иначе – разрешить этот конфликт и действовать. Остаться сторонним зрителем, увы, не получится… в происходящем придется участвовать, активно участвовать. В жизни, знаешь ли, зрителей не предусмотрено… а это – жизнь.

– То есть о чем-то другом, кроме этого идиотизма вокруг пота, зубов и волос, можно даже не мечтать?

– С точки зрения логики другие общества, конечно же, существуют, но родился ты в этом. В этом… и другого тебе не дано. Либо живи в нем, либо не живи.

Уолш поднялся на ноги.

– Другими словами, меняться должен я. Идти на уступки придется мне.

– Боюсь, да, Дон. Согласись, рассчитывать, что все остальные приноровятся к тебе, попросту несерьезно. Чтобы три с половиной миллиарда людей вдруг изменились ради одного-единственного Дона Уолша… Пойми, Дон, ты застрял на стадии инфантильного эгоизма. Не дорос до того, чтобы взглянуть в глаза действительности, – с улыбкой подытожил робот. – Но дорастешь, дорастешь непременно!

Уолш, понуро склонив голову, направился к двери.

– Спасибо. Я над этим подумаю.

– Подумай, Дон, подумай. Не ради окружающего мира. Ради себя.

На пороге Уолш задержался, оглянулся, собираясь сказать еще кое-что, однако робот уже отключился, вновь погрузился во мрак и безмолвие, опершись локтями о стол. Тут меркнущий свет потолочных ламп выхватил из сгущавшейся темноты кое-что новенькое: прежде Уолш этой штуковины не замечал. С силового кабеля, уходившего в пупок робота, примотанный проволокой, свисал белый пластиковый ярлычок, и, прежде чем свет угас, Уолш успел прочесть отпечатанные на пластике строки:

СОБСТВЕННОСТЬ ФЕДЕРАЛЬНОГО СОВЕТА

ТОЛЬКО ДЛЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

Подобно всем прочим удобствам многоквартирного жилого блока, робот-психоаналитик принадлежал властям, ведомствам, управляющим обществом. Креатуре государства, по сути – чиновнику-бюрократу, обладателю кабинета и должности, ему вменялось в обязанность стричь всех под одну гребенку, примирять недовольных вроде Дона Уолша с миром, каков он есть…

Однако, если не слушать и общеблочного психоаналитика, кого еще слушать? Куда податься?

Судьбоносные выборы состоялись три дня спустя. Кричаще-броский заголовок на первой полосе не сообщил ничего нового: в конторе о новостях судачили весь день напролет. Сунув газету в карман пальто, Уолш развернул ее только дома, в гостиной.

СОКРУШИТЕЛЬНАЯ ПОБЕДА ПУРИСТОВ ПОПРАВКА ХОРНИ – ДЕЛО РЕШЕННОЕ

Он устало откинулся на спинку кресла. Бетти суетилась в кухне, готовя ужин. Крохотную квартирку переполнял ласкающий слух звон тарелок и ароматы пищи.

– Пуристы победили, – заговорил Уолш, как только Бетти вошла в комнату с охапкой чашек и столового серебра. – Все кончено.

– То-то Джимми обрадуется… Интересно, а Карл успеет домой к ужину? – рассеянно отозвалась Бетти и подняла взгляд к потолку, подсчитывая что-то в уме. – Пожалуй, надо бы сбегать вниз: вдруг кофе не хватит?

– Ты что, не понимаешь?! – возмутился Уолш. – Не понимаешь, что произошло? Теперь у пуристов вся власть!

– Еще как понимаю, – огрызнулась Бетти, – и нечего так орать. Ты эту петицию подписал? Петицию Бьютта, которую натуралисты совали под нос каждому встречному?

– Нет.

– Слава богу. Хотя я так и думала: ты ведь никогда ничего подобного не подписываешь, – проворчала жена, остановившись на пороге кухни. – Надеюсь, Карлу хватит здравого смысла взяться за ум. Мне, если честно, давно надоело смотреть, как он каждый вечер после ужина наливается пивом… да еще воняет, как свинья в летний день.

Входная дверь распахнулась, и в квартирку, раскрасневшийся, злой хуже черта, ворвался Карл.

– Бетти, мне ужин не накрывай! Я – на экстренное заседание! – сообщил он и полоснул взглядом Уолша. – Ну что? Доволен? А вот не побрезговал бы впрячься в общее дело – глядишь, все обернулось бы по-другому!

– И скоро ли они примут эту Поправку? – поинтересовался Уолш.

Карл, разразившись нервным, неестественно громким хохотом, схватил с рабочего стола охапку бумаг и поспешно запихал документы в прорезь утилизатора мусора.

– Уже приняли! Хорошо, что у нас в штаб-квартире пуристов свои люди есть. Поправку свою они пропихнули сразу же, первым делом, как только новых членов совета привели к присяге. Врасплох нас хотели застать… но не вышло! – злорадно осклабившись, добавил он.

Входная дверь с громким стуком захлопнулась, и вскоре частые, торопливые шаги Карла стихли в дальнем конце коридора.

– В жизни его таким шустрым не видела, – озадаченно заметила Бетти.

Вслушиваясь в удаляющийся тяжеловесный топот шурина, Дон Уолш оцепенел от ужаса. Выбежав из жилого блока, Карл проворно забрался в кабину наземного автомобиля, завел мотор