ступай, Мехмет. И отправь приглашение на пир санджак-бею. И держи меня в курсе всех изменений.

– Да, почтенный.

Торговец, уставший от напряженного диалога с подполковником, поспешил удалиться.

Шахин рывком поднялся из кресла и снова заходил по комнате. Нервные пальцы до крошева теребили сигару. Хлыст прыгал в другой руке, свистел от взмахов, ударялся о крагу.

– Аелла, я распоряжусь, чтобы удвоили караулы вокруг гостиницы. Вообще надо укрепить посты на дорогах в восточную часть города.

– Шахин, ты решил сообщать своей содержанке о планах? – Гречанка вышла из-за шторы.

– Должен я хоть с кем-то делиться своими планами.

– Ты никому не досказываешь до конца. Что-то все время держишь в закромах разума.

– Что же тебе непонятно?

– Зачем тебе все это, Карадюмак?

– Зачем? Что – зачем, шайтан тебя подери?!

– Ты ведь задумал… А, ладно. Зачем весь этот пир с Гюрханом?

– В знак примирения! – Шахин криво улыбнулся.

– Не смеши меня так. Ты собираешь всех греческих старост Самсуна. Неужели ты с ними сделаешь то же самое, что с Зеноном?

– Женщина, твое место в женском углу! – Подполковник вышел, хлопнув дверью.

– Сержант!

– Да, господин подполковник!

– Проследи, чтобы госпожа Аелла ни в чем не нуждалась. Ей не стоит пока без лишней надобности выходить на улицу.

Он пошел вдоль тусклого коридора. Четыре пехотинца беззвучными тенями шли следом. Перед мраморной лестницей двое оказались впереди. Каблук соскользнул со ступеньки в тот самый момент, когда из коридора второго этажа вышел немецкий майор. Шахин поморщился от боли в колене, но отклеенный на лице немца бакенбард так развеселил его, что он тут же забыл о неприятности.

– Добрый вечер, господин майор! – Подполковник поздоровался по-немецки.

– Добрый вечер! – ответил Панайотис, суетливо ставя бакенбард на место.

– Как идут дела? – Шахин в два прыжка оказался на лестничном пролете.

– С Божьей помощью, господин подполковник.

– Куда держите путь?

– Собираюсь дойти до банка, открыть вклад и сделать перевод семье! – соврал Панайотис, стараясь не смотреть на Шахина.

– Вы слышали про ограбление «Тукиш-тревел»?

– Да-да, весь город гудит.

– И вы все равно не боитесь? – удивился Шахин.

– А куда деваться! Если воруют из банка, то из комнаты в отеле и подавно унесут. Нет. Не боюсь. Застрахую, как положено.

– И большая сумма? О, простите за некорректный вопрос. У нас в Турции с этим много проще, чем в Германии. Здесь все друг другу сообщают. Ну покуда решили сделать вклад, то, значит, надолго к нам?

– Надолго. Войне пока не видно конца.

– Пользуясь счастливым моментом, господин майор… – Шахин сделал паузу.

– Карл Бекманн, – напомнил Панайотис.

– Да-да, дорогой Карл, разрешите пригласить вас на вечеринку, которая состоится через пару дней в ресторане «Водопад девственниц». Слышали о таком?

– Разумеется, Шахин-эфенди.

– Около 20:00. Вас устроит?

– Всенепременно буду, дорогой Карадюмак-ага.

– Постарайтесь. Будет очень много полезных людей. – Шахин пробежал еще несколько ступеней и попрощался с бароном, приподняв на голове кабалак.

Панайотис облегченно вздохнул. Иван и Панделис осторожно вышли на лестничный проем.

– Да вот, чуть не забыл, Карл, – крикнул Шахин с крыльца. – Поскольку на вечере будет присутствовать губернатор Самсуна, санджак-бей Озтюрк Саид, то просьба оружие оставить дома. А ваша охрана подежурит снаружи. Впрочем, будет лучше, если я за вами пришлю своих солдат.

– Конечно-конечно, Карадюмак, – пробубнил в спину удаляющемуся подполковнику Панайотис.

Глава 12

Обоз благополучно преодолел перевал. Горная тропа повернула резко влево, оказавшись над крутым склоном, высота которого была таковой, что корова внизу выглядела меньше спичечной головки. Свистунов шел впереди, держа за удила навьюченную оружием лошадь, за ним двигались еще две, каждая была привязана к луке седла впереди идущей небольшой веревкой. Затем прямой как македонское копье в седле находился штаб-ротмистр. Ему было больно сидеть, не говоря о том, чтобы идти самому, поэтому ему выделили самую спокойную и самую опытную кобылу. После Вихляева снова две лошади. Дальше Зымаев, а замыкал колонну Карманов.

– Ну ты ж глянь, страсть какая, вашбродь! – Свистунов пальцем показывал на появившуюся где-то далеко внизу долину.

– Будьте осторожнее, хорунжий! – Вихляев все же решил спуститься на землю и идти по тропе пешим. Ноги слушались неохотно. Каждый шаг болью отзывался в спине.

– А вот послухай, об чем я хочу поразговаривать, вашбродь. Давно хотел спросить, да как-то стеснялся, покаместь этот обрыв не увидел.

– Валяйте! – улыбнулся Вихляев.

– Вот вы как думаете, но только без смешков, чья гулянка греховная хуже: мужика аль бабы? Я вота как-то размышлял об ентом и понял, что бабья – она намного хуже. Баба, ведь она как устроена, все в дом тащит – стало быть, и грех свой блудливый на себе несет. А мужик – он… – Нога хорунжего поехала. – Ты ж меня кривого, а! – Он удержался, резко откинувшись в другую сторону. Выровнялся, потопал ногами на месте и пошел дальше. – А чего я тама? Ну да, вашбродь, мужик – он в дом грех свой не тянет, а снаружи оставляет. Оно, знамо, тоже не шибко хорошо, но все ж. Побегает где-то, свиным рылом из чужого корыта пожрет, а домой – повинный и самого себя казнит на чем свет. Али не так? Вот у вас, благородий, ведь то ж самое, ну только слова красивые.

– То же самое, Федор. У всех все то же самое, – подтвердил Вихляев.

– А вот вы женат? – Свистунов говорил не оборачиваясь, но спиной своей словно просверливал.

– Женат, – отозвался Вихляев. – Две дочери.

Несмотря на доверительность, возникшую между штаб-ротмистром и казаками, он все же решил промолчать, что дочери не его. У его супруги, Аглаи Федоровны, до него уже был брак.

Чуткий Свистунов заметил смущенность Вихляева, но виду не подал.

– Эк ты Бракодел Бракоделыч, вашбродь. Ну тоды тем паче живым ворочаться надо. А как без сына-то. Хозяйство на чужих не бросишь. Ну да эт ладно. Молодой еще. Заделаешь, да не по разу.

– Говорят, дочь – ювелирная работа! – Вихляеву нравилась такая беседа, без сложных, надуманных выражений, где не надо подбирать каждое слово.

– Ювелырная, може, и есть, только проку от их! – махнул рукой Свистунов. – Поначалу растишь, пылинку сдуваешь – вдруг заболеет аль другое. Потом вырастает – давай одевай, а то женихи не глянуть. А как замуж пошла, так вдвойне боишьси – обижают аль нет кровиночку. Так ладно бы благодарность отцу с матерью, ан нет же ж, чего ни скажи, все не так. Коли муж плох – так все одно на его стороне. Чужой делается. Да как все бабы.

– Так уж природа задумала, Федор. Ничего не поделаешь!

– Вот я еще об чем думаю, вашбродь, придет мужик домой, да по перву