клеток с “альцгеймеровскими” мышами и понесла к рабочему столу. Нечаянно слегка наклонила клетку, все мыши сползли в один угол, из чашки Петри выплеснулась вода.

Поставила клетку на рабочий стол, и мыши тут же разбежались по всей клетке, а одна даже закопалась в опилки. Селия достала с полки рабочий журнал. Первые страницы испещрены датами и инициалами. Вот утренняя запись – неудивительно: ассистент ветеринара еще до восхода осматривает клетки. Отмечает, все ли подопытные зверьки в порядке, раздает корм и выдает лекарства тем, кому они назначены ветеринаром.

Мисочка с кормовыми пеллетами почти полна, воды достаточно. Одна из мышей встала на задние лапки, опираясь на розовый безволосый хвостик.

Селия почти никогда не работала в экспериментальных лабораториях, разве что года три назад, когда была постдоком в лаборатории Джексона в Мейне. Это оказалось серьезным психологическим испытанием. Несчастные животные с искусственно вызванными повреждениями позвоночника и выращенными опухолями. Некоторые обездвижены, другие слепы. Многих усыпляли из-за невыносимых страданий. Стрижка непомерно вырастающих в неподвижности когтей. Конечно, существуют тщательно разработанные этические правила – как максимально гуманно обращаться с подопытными животными. Эти правила соблюдаются до мелочей, но Селии все равно было не по себе. Каждый раз, чтобы открыть двери вивария, приходилось делать над собой усилие. А потом не то чтобы привыкла – смирилась. Смирилась, но не зачерствела – каждый раз приходится уверять себя в важности и оправданности эксперимента. Жизнь человека важнее, мысленно повторяла она, иногда даже вслух, и каждый раз вслушивалась, насколько убедительно звучат эти слова, и отметала напрашивающийся вопрос: почему? почему важнее? Селия была почти уверена, что эксперименты на животных – вымирающая отрасль. Еще два-три поколения – и общественная мораль откажется соглашаться с этим варварством. Она вовсе не одобряла лозунг активистов движений в защиту животных “Последнему рабству нет!”. С ее точки зрения, он звучал чуть ли не расистски: люди, веками страдавшие от рабства, невольно приравнивались к животным. Но как бы там ни было, эксперименты на животных скоро закончатся. Ученые найдут иные методы. Многое можно сделать in vitro, не говоря даже об уже существующих методах компьютерного моделирования биологических процессов.

Но пока… Ну хорошо, многое можно показать на мышах, но мышь – не человек. Все равно нужны добровольцы.

Рабочий стол такой чистый, что кажется стерильным. В углу у стены – маленький наркозный аппарат. Селия поставила нераспечатанный флакончик с Re-cognize рядом с клеткой. Вроде бы все продумано до мельчайших деталей. Впрочем, всегда так кажется – до мельчайших деталей, а когда доходит до дела, обязательно выясняется – что-то не предусмотрела.

Она прикусила губу под маской. Сердце чуть не выскакивало из груди.

В виварии камер наблюдения нет. Белые стены, такой же белый потолок без карниза. Все белое, только рабочий стол светло-серый. От этой белизны голова разболелась еще сильней – она почти не спала, не отпускали мысли об отце. Накануне они ели традиционный ланч в Seabird. К столику подошел один из отцовских клиентов – оказывается, он еще год назад заказал выложить двор виллы брусчаткой. Тед послушал, перевернул квитанцию и быстро нарисовал план.

Никаких признаков болезни. Он такой, каким был всегда. Нет, не всегда – до болезни.

Улучшение будет продолжаться еще несколько месяцев, потом нужна вторая доза. И никто не знает, что будет не только через несколько месяцев, а через несколько дней.

Почему никто не знает? Мы-то знаем. Через несколько месяцев будет суд. Каждого из нас будут с пристрастием допрашивать – что ты делал и почему.

Мыши весело бегают по клетке. Они уже получили все необходимые дозы. Прекрасно запоминают условные маркеры. Единственное, что они не помнят, – то время, когда у них был альцгеймер. Даешь им понять, что еду они получат только после того, как нажмут на кнопку, – на следующий день нажимают сами, прекрасно запоминают условия.

Но сейчас важно другое. Селия, как и все сотрудники обеих лабораторий, получила длинный мейл от Адама с целой серией срезов с МРТ – такие же получили обе группы. Адам считает, что у небольшого процента больных есть предрасположенность к агрессии. А именно дефект UF-пучка, нервного пучка от лобной доли к амигдале, миндалевидному телу. Незначительный, надо присмотреться, чтобы увидеть. В комбинации с уменьшением адреналиновых рецепторов может дать нежелательный эффект. Вывод: больным с изменениями UF-пучка лечение Re-cognize противопоказано. Поэтому необходимо тщательно пересмотреть все серии снимков, и если никаких изменений в проводящих путях нет, можно продолжать лечение.

Короче, эксперимент можно продолжать, надо только быть внимательней при отборе добровольцев.

Неожиданный, совершенно нетипичный для Адама оптимизм.

Идея, безусловно, заслуживающая внимания. Более того, может оказаться решающей. Но где взять время? Проверить, оценить риски? Селия представила, что ответил на это послание Дэвид. Ты спятил? Как мы можем успеть? Где взять время на проверку? И в конце опять: ты спятил. Наверняка что-то в этом роде.

Дэвид. Селия подумала о нем с удивившей ее саму теплотой. Раньше она воспринимала его как знающего, но чересчур самоуверенного типа, но стоило ему опустить шпагу, выявилось нечто совсем иное. Хрупкость. Беззащитность. И самое главное – одиночество. А кому и понимать кислотную, разъедающую суть одиночества, как не ей…

Красивый, умный парень, редкая женщина отказалась бы от такого, но по-прежнему холостяк, и, насколько ей известно, подруги у него тоже нет. Возможно, никогда не пытался, а если пытался, то каждый раз неудачно. И это понятно, идеальных совпадений почти не бывает. Поэтому, когда доводилось с ним что-то обсуждать, ее всегда несколько удивлял его спокойный, доверительный и непременно слегка шутливый тон.

Селия зажмурилась и тряхнула головой – о чем она думает? Она в виварии. В экспериментальной лаборатории. При этом даже не знает, имеет ли формальное право тут находиться.

Ее всегда не то чтобы пугала, а скорее настораживала царящая здесь атмосфера. Бескомпромиссная белизна, тишина, нарушаемая лишь попискиваньем и возней подопытных зверьков. И вот сейчас тоже – паралич воли. На столе флакон с десятью мышиными дозами препарата – но все эти зверьки уже получили Re-cognize, им не полагается ничего, кроме кормовых пеллет.

Если играть спектакль, надо строго следовать сценарию.

– Все в порядке! – сообщила она мышам неожиданно визгливым голосом. Белые стены откликнулись неприятным эхом.

Отнесла клетку на место.

– Спите, ребятки…

И посмотрела на потолок – никак не избавиться от ощущения, что помещение напичкано камерами наблюдения.

Вернулась к столу, открыла черный рабочий журнал и записала химическое обозначение препарата, дату изготовления, номер партии, код и количество миллилитров. Быстрым движением откинула защитный костюм, сунула флакончик с Re-cognize в карман джинсов и добавила к записи: