– В доме моих родителей. Они эту свадьбу до секунды распланировали. Видишь ли, Маринин отец половиной Шотландии владеет, можно было бы отмечать в каком-нибудь древнем замке. Но они решили, что их слишком занятым друзьям будет хлопотно и долго добираться до замка.

– Жаль.

Бекс иронии не поняла. Ее накладные ресницы затрепетали, словно крылышки экзотической бабочки.

– Ты, конечно, будешь шафером? Ну, на правах единственного брата?

Уилл чуть кофе не захлебнулся. Нелепейшее предположение!

– Куда мне! Рылом не вышел. Саймон уж постарается, чтобы я рта не раскрыл при его рафинированных коллегах. Насколько мне известно, там на роль шафера целый конкурс объявлен. Выберут какого-нибудь президента Оксфордского дискуссионного клуба. Чтоб язык у парня был подвешен – для традиционной речи. Опять же, шафер должен хорошо получаться на фотографиях.

– В меру хорошо, – хихикнула Бекс, наконец-то уловив иронию. – Вряд ли твой брат потерпит конкурента.

– Вряд ли Саймону приходит на ум, что кто-то, в принципе, может составить ему конкуренцию.

Поднимаясь, Бекс ненарочно задела компьютерную мышь. Компьютер вышел из режима сна. Взглянув на экран, Бекс нахмурилась.

– Уилл, что ты делаешь? Это же файл Нэнси Прайс, Анселл велел его задвинуть! Будешь в таком духе продолжать – не найдешь родичей Стэнли Гримвуда. Откуда им взяться в… – Девушка нагнулась к экрану, прочла название: – в Вудхиллской благотворительной школе.

Бекс нависла над Уиллом, он практически уткнулся в вырез на ее блузке (возникли ассоциации с детской игрой – изловчись, надкуси плавающее в миске яблоко). Кликом Бекс закрыла файл Нэнси Прайс, задала в поисковике «Гримвуд», клацая по клавиатуре маникюром со стразами – точь-в-точь как клацает по плиточному полу родительский лабрадор Веллингтон. Появился новый файл.

– Вот. Гримвуд. Не забывай: все, что касается Ипсвича, уже подписано, дальше – не нашего ума дело. Тебе надо найти кузенов по отцовской линии, а они обитают где-то в Канвей-Айленде.

Выпрямившись, Бекс подарила Уиллу сокрушенный взгляд.

– Ну и чудак же ты.

– Чудаки тоже нужны, – отозвался Уилл, не поднимая глаз.

Зато после обеда, кажется, пробудились божества справедливости. Уилл был заслан в архив города Чесхант, к четырем часам получил необходимую метрику и отзвонился Барри. Возвращение в контору, торчание в лондонских предвечерних пробках не имело никакого смысла.

На выезде из Чесханта Уилл зарулил на заправку. Все-таки ужасно много бензина поглощает «Спитфайр». Сам он тоже проголодался, но в очереди в кассу избегал смотреть на шоколадные батончики. Воскресный обед, конечно, не обошелся без колкостей касательно лишнего веса Уилла. Отец откинулся на спинку стула, гордясь плоским животом (результат внимательного просмотра серии передач о похудании и усилий персонального тренера), и сообщил, что знаком с прекрасным закройщиком. На случай если Уиллу требуется новый костюм к свадьбе. Замечание вызвало приступ смеха. Уилл понял: его утренние усилия в спортзале досугового центра прискорбно неэквивалентны результатам. Как и его попытка наладить контакт с той девушкой.

Последнее фиаско терзало его больше, чем завуалированные издевки родителей и брата. В Оксфордшир он ехал, до боли стиснув пальцы на руле: черный пес, имя коему – Отчаяние, уже впился клыками Уиллу в загривок, и он еле сдерживал желание развернуть «Спитфайр» и устремиться обратно в Лондон, разыскать девушку. Допустим, разыщет. А дальше что? А дальше Уилл извинится за свою неуклюжесть и попросит дать ему второй шанс. Да, именно так. Выяснит причины ее настороженности. Нет, первым делом спросит, как ее зовут. Надо знать имя человека, о котором все время думаешь.

Мысли о девушке неизменно возвращали Уилла туда, где он увидел ее впервые, – к дому Нэнси Прайс. Вполне предсказуемо всплывало обещание, данное Альберту Гривсу. Уилл прикинул: Чёрч-Энд почти по пути, можно заскочить к старику, взять обещанный ключ и заглянуть в таинственное жилище Нэнси Прайс. Он успел пошарить по базам данных, не обнаружил информации, на которую можно было бы опереться в дальнейших изысканиях, и с отвращением мысленно признал: Анселл, пожалуй, прав, что велел бросить дело Нэнси Прайс. Ни денег, ни наследников – пустая трата времени. Оставалось связаться с районной управой и проследить, чтобы домом занялись власти. Впрочем, такие действия наверняка вызовут крайнее недовольство Альберта Гривса, учитывая его неровное дыхание к Нэнси Прайс.

Очередь в кассу продвинулась, Уилл оказался прямо напротив герметично упакованных кексов и печенья. Повинуясь импульсу, сгреб два пакета – будем надеяться, быстрые углеводы неприлично дешевых бисквитов марки «Мистер Киплинг» поднимут настроение.

Сохраняется вероятность обнаружить в доме нечто существенное, способное внести кардинальные изменения – например, заначку в матраце или блокнот с двумя дюжинами телефонов ближайших родственников…

Ага, держи карман шире, мысленно сказал себе Уилл. Чудеса случаются – но только не с ним.

1943 год

Стелла высматривала Нэнси из окна гостиной. На улице мальчишки затеяли какую-то замысловатую игру с применением бутылок из-под молока, до половины наполненных землей и камешками. Каникулы в разгаре, на детских лицах мрачная сосредоточенность. Вот Нэнси показалась из-за угла. Дети дали ей дорогу, скрылись в тени растрепанной буддлеи, что растет в саду Альфа Броутона.

Стелла схватила сумочку и бросилась к входной двери, нарушив покой пустого дома. В связи с отпуском Чарлза преподобный Стоукс проявил неслыханную тактичность – сказал, что едет навестить однокашника. Стелла уговаривала его не предпринимать путешествие, но преподобный Стоукс был в прямом смысле глух к ее протестам. Теперь, без привычно орущего радио, приходской дом казался зловеще тихим.

Нэнси при появлении Стеллы даже попятилась.

– Охолонись! У тебя вид, будто ты из тюрьмы сбежала. Что, Чарлз внезапно вернулся?

– Нет. Просто я тебя в окно увидела и вышла навстречу. Не хочу на автобус опоздать.

– Точнее, хочешь узнать, есть тебе письмо или нет, – сказала Нэнси, косясь на Стеллу. Они шагали к остановке. – Не обессудь, разочарую. Сегодня письма нет. Ты ведь знаешь, как почта работает. Может, завтра придут сразу три.

Стелла молча кивнула, проглотив слезы. Последние два дня она жила надеждой и счастливым ожиданием. Теперь, когда Нэнси разом лишила ее обеих эмоций, Стелла почувствовала себя марионеткой, у которой обрезали все нитки. Минуя мальчишек, затаившихся в тени, Нэнси стиснула руку Стеллы: мол, не унывай.

– Нынче хандра под запретом. Держись, думай о хорошем. Помнишь, как в песне поется: «Улыбайся, улыбайся, улыбайся»[23].