– Алёша, сынок, обидишь Зосю – придушу.

– Нет, – заулыбался Алёша, – вы что, Василий… Валентинович…

– Вася.

– Хорошо… Вася. Нет, что вы. Я люблю Зосю.

– Вот и славно. Беги в дом, переоденься. Тебе Тася найдёт что. И поедем в Заваловку. Там на ставках такие коропы, что твой свинёнок. Я пойду червей накопаю на задах.

Алёшка пулей ускакал в дом. Из открытого окна послышались восклицания: «Зося! Я с папой на рыбалку! Можно? Не обидишься?!» Ещё голоса.

«Папа» Вася улыбнулся.

Вот и дождался он сына.

6

– Ещё хочешь?

– Давай. Волка сожру.

Зося и Алёшка возвращались в Ленинград. Внизу было душновато и не так интересно. А как было здорово вот так – лежать на животе на верхних полках, выглядывать в приоткрытое окно, вдыхать запах вечернего остывающего украинского приволья, разглядывать широкие поля, разрисованные тополиными посадками, выскакивать в Бахмаче, покупать тяжёлые круги подсолнечников, лузгать семечки, потом, напившись холодного колючего ситро, протягивать руку к тазику (!) с котлетами и свежим топоровским хлебом и есть, переговариваясь глазами. Ведь с набитым ртом говорить неприлично. Особенно при таких соседях.

Внизу расположилась чрезвычайно интеллигентная и глубоко пожилая пара лет пятидесяти. Высокий, благородно сутуловатый пассажир с яйцевидно заострённой лысиной держал перед глазами томик Хемингуэя и что-то скучливо подчёркивал остреньким карандашиком на полях, фыркая и пожёвывая губами. Время от времени он медленно помешивал чай в стакане. Его сдержанная и очень воспитанная супруга тщательно очистила вкрутую сваренное яичко. Потом посмотрела на супруга и очистила ещё одно. Сложила скорлупу в полиэтиленовый пакетик. Разгладила полотенце, припасённое из дома. Достала из судочков четыре бутерброда с тонко порезанным сервелатом, посмотрела, оценила, положила два бутерброда назад. Тазик у окошка так мощно и вульгарно пах котлетным духом, что она трепетала ноздрями и сдержанно, однако весьма очевидно вздыхала и поблёскивала очками в тонкой золотой оправе.

«Старикам» было не очень удобно ужинать бутербродиками – под столик купе была задвинута неподъёмная коробка из-под, к счастью, небольшого телевизора «Рекорд», доверху заполненная спелой (но не переспелой до медовой прозрачности) «денештой». Они несколько досадовали на своих молодых попутчиков, весело кусавших нестерпимо благоухавшие котлеты и хрустевших денештой.

Без сомнения, это было самое душистое купе в поезде. Утративший фирменную меланхоличность проводник всякий раз останавливался возле купе и спрашивал:

– Хотите ещё чаю, молодые люди?

И получал от Зоси воздушный поцелуй и неизменное:

– Хотите ещё котлетку, дядя Коля?

Николай Свиридович Васильев, старший проводник, улыбался одними глазами, потом хмурился и вдруг расцветал широченной, «фернанделевской» улыбкой. Зося быстро запускала руку под белоснежное полотенце, копошилась и протягивала ему «селянский» бутерброд.

– Дядя Коля, держите!

И всё было так славно, так чудесно, здорово и великолепно, что само собой дрыгалось ногами и спать ничуточку не хотелось…

– Алёшка.

– М-м-м?..

– Алёшка, спишь?

– Сплю.

– Хорош спать, жених, – Зося уютно пристроила под щёку подушку и смотрела на Алёшку во все глаза. – Алёшка, скажи, вот ты готов всю жизнь со мной прожить?

– М-м-м.

– Алёшка! Хватит дрыхнуть! – горячо зашептала она, чтобы не разбудить мелодично похрапывавших попутчиков. – Алёшка, представляешь, мы когда-то будем такие, как они, – она рассматривала пару внизу с любопытством синицы.

Не спалось. За окном суетливо пролетала путаница чёрных деревьев на фоне звёздного сине-фиолетового неба. Провода между столбами то подпрыгивали к изоляторам на поперечинах, то мягко провисали и опять поднимались. Как волны. Поезд набрал ход, постукивал, поскрипывал всеми рёбрами и чуть раскачивался. Внизу чуть задребезжала ложечка в стакане. Очки попутчика лежали на столике. Без очков он казался неожиданно состарившимся ребёнком. Старуха лежала клубочком на боку, поджав ноги.

– Да Алёшка же! – Зося толкнула его.

– Да что?! – Алёшка повернулся к Зосе, дико глядя на неё из глубины рыбацкого сна. – Зося, что случилось?

– Алёшка, мы будем когда-нибудь старыми?

– Нет, – Алёшка попытался закрыть глаза. – Спи.

– Как это? Алёшка!

– А? Что?

– Как это – «не будем старыми»? Как это?

Алёшка наконец-то проснулся. Он повернулся на правый бок и поочередно попытался распрямить длинные ноги. Всё-таки в плацкарте можно хоть вытянуться. А тут ногами упираешься.

– Так не будем. Не будем – и всё.

– Погоди. Но ведь поседеем. Ты потолстеешь, будешь очки носить. Как этот.

– Как-как. Я буду беззубым девяностолетним паралитиком в кресле-качалке. Ты будешь с внуками бегать. А я уютно устроюсь на веранде и буду важно попёрдывать.

– Алёшка!

– Что?

– Хорош придуриваться!

– Зося… Солнышко, да откуда я знаю, что и как будет. Я думаю… Мне Давид шепнул, говорит, в Москву набирают с нашей кафедры в большой НИИ, вроде космосом заниматься. Представляешь, Зоська, космодром, ракеты, то, о чём я в школе бредил! Ты можешь себе представить? А ты – о старости. Да некогда нам будет.

– Здорово как! А ты попадёшь туда? Ну. Мы – попадём?

– Хотелось бы. Я как представлю. Знаешь, все так странно как-то. Были мы. Каждый сам по себе. А потом вместе. Где-то там – сзади – твои родители. Вон там – где-то – мои. А вон там – там может быть наш дом. Представляешь?

– Где?

– Ну, я ж направление показываю. Киев – там. Ленинград – там. А Москва – вон там.

– А я бывала в Москве.

– Да? Когда?

– В десятом классе. Мы в Мавзолей заходили. По Красной площади ходили. Такая большая-большая. Красивый город. Людей много-много. В ГУМе много, везде. На вокзале – везде народу полным-полно.

– Ещё увидим всё. По всем музеям походим. Обязательно. Кирилл сказал, в следующем году туда на практику, потом – распределение. Зося-Зося, ты можешь себе представить?! Такая работа! Представляешь? Да мы с тобой!..

– Алёшка, ты счастлив? Алёшка? Что молчишь?

– Думаю. Да. Очень.

– И я. Алёш, ты есть хочешь?

– Давай.

И Зося, как примерная хозяйка, положила по котлете на большой кусок хлеба, подала своему будущему мужу.

– На, держи. Алёшка, давай мы их угостим. Ну что они колбаску, хлеб да чай.

– Да ну. Помнишь, как эта, Фаина Александровна, как она: «Вы котлеты, наверное, все с чесноком? Вы, молодой человек, будьте так любезны, уберите свои ароматы куда-нибудь наверх».

– Да ладно тебе. Не сердись. Просто они так привыкли. Давай угостим. Ну куда нам – таз целый мама спекла. Да ещё в коробке – там для ребят. Приедем, Кирилла угостим, Сашка, Лёвчика, Томку, Катьку – всех-всех. Как же это здорово, Алёшка…

– Очень здорово. Да, ты права. Давай. Какие-то голодные они. И давай спать.

– Хорошо, мой господин, – засмеялась Зоська.

Она опять свесилась с полки, по-обезьяньи зацепившись пяткой за полочку сверху. Положила на столе по кусману хлеба и