Прокашлявшись, птица сверкнула напоследок рубиновыми глазами, обещая страшную кончину всем присутствующим, и сгинула.

Девять часов. Максиму вспомнилось: «И сделалась тьма по всей земле до часа девятого, и померкло солнце, и земля потряслась, и камни раскололись, и гробы отверзлись, и многие тела усопших святых воскресли… и явились многим». Вновь взглянул на загадочных старцев. Те, похоже, дремали и не собирались своим явлением пугать живых.

Неожиданно баронесса горячо поддержала рава Штейна:

— Действительно, ситуация крайне серьёзная, и группу надо сделать максимально боеспособной. А ты, — обратилась она к мужу, — будешь лично контролировать всё происходящее. Это, конечно, потребует массу сил и времени, но кто говорил, что ноша твоя легка…

Барон заслушался жену.

— Усилим группу. Добавим мадам Софию Берзон и месье Максима Михайлова. Командир группы — мадам Берзон. Получается русскоговорящий коллектив, что, безусловно, поможет взаимопониманию. Пусть поедут в некоторые наиболее проблемные места. Разберутся. Попытаются восстановить связь с высшими силами.

В тишине, наступившей вслед за этими словами, все разглядывали избранных с состраданием и любопытством, как смотрят на безнадёжно больных.

Максим взглянул на пса. Тот пожал плечами. Новость не переваривалась. Мозг пытался отмахнуться от назойливого звонка будильника, возникшего на краю сознания. Речь барона казалась слишком сложной, лишь набор имён был смутно знаком. Проснувшийся разум не дал покоя. Он громко и настойчиво стучал в сознание, словно подгулявший пьяница. Дебошира впустили, но потребовалось время, чтобы понять следующие слова Софии, пытавшейся что-то уточнить:

— Послушайте, в сказках такие задания называются «пойти туда, не знаю куда, и сделать то, не знаю что…»

— В принципе, так, — ответила за мужа Селин. — Привлекайте любую необходимую помощь. Можно сказать, что вся человеческая цивилизация — ваш действующий резерв. Когда дело касается высших сил, неизвестно, как может обернуться то или иное действие. Но что-то же делать надо. Возможно, вам надо просто «шевельнуть» систему. Когда это «не знаю что» случится, будем решать, что делать. Исходя из обстоятельств…

У Максима тоже имелись возражения. Хмыкнул. Вспомнил два-три слова, которые хотел немедленно применить. План был полон прорех, в каждую из которых можно было всунуть не только иголку, но и затолкать верблюда. Собака толкнула мокрым носом в колено, говоря «не связывайся». Максим промолчал и в благодарность за совет передал псине сыр со стола. Он стремительно трезвел.

— Полагаю, что это опасно, — вдумчиво молвил Бенедикто Стефаньоли, так что всем стало очевидно, как глубоко он вник в ситуацию. — Сделать то, не знаю что… Угадать правильные действия — непросто. Мы можем спровоцировать события только к худшему.

— Например? — спросила баронесса.

— Немедленный Страшный Суд и прочие малоизученные события, — ответил синьор Стефаньоли.

Барон Анри мрачно оглядел собрание.

— Если бы Бог ожидал от нас пассивной реакции, Он бы нас не создавал. Все присутствующие должны выполнять некую миссию. Выполнять, а не сидеть в тихом ожидании руководящих указаний. Мы никогда не узнаем логику «Высшего». Но существующая практика показывает, что присутствующие призваны участвовать как активная сторона.

Слова Анри звучали весомо и, словно молот, били в разум каждого.

— Я поддерживаю активные действия, — веско прорёк отец Антоний.

— И я, — отважно поддержал его рав Штейн и ещё несколько человек с противоположного края стола.

— Ну что, похоже, большинство считает, что группа должна приступить к заданию. А мы все будем помогать. И ждать, когда что-то прояснится…

— Будем надеяться, что к тому моменту человечество ещё будет существовать, — задумчиво произнесла Селин.

Остров Санторини плыл по водам, как уцелевший кусочек шоколадного торта, присыпанный сахарной пудрой из белоснежных домиков. Большая часть исчезла, взорвалась, улетела в небо, растаяла или была съедена злым и голодным великаном более трёх тысяч лет назад. Следы от мощных зубов тёмными расщелинами виднелись на вертикальных торцах трёхсотметровых скал.

Выеденное место, где образовался гигантский кратер, теперь захватило море. Там прятался вулкан-великан. Он дышал струйками пара и выглядывал чёрным глазом небольшого острова. Взгляд был недобрый, и все понимали, что рано или поздно очередной приступ ярости монстра, сидевшего под водой, всё же наступит. Временами великан вылезал и откусывал новый кусок суши. Тогда море бурлило, вспенённое зловонным дыханием, скалы пучились; осыпались в бездну выбеленные домики с синими ставнями.

Последний кровавый десерт случился в 1950 году. Жители знали, что однажды трапеза повторится, и вряд ли их известят любезным приглашением с указанием времени и формы одежды. Однако человек — великий оптимист. Совершенно точно зная, что умрёт, каждый с маниакальным упорством и детской верой в чудо надеется, что его-то судьба пощадит. Бог не выдаст, дьявол не съест.

Островитянам казалось странным, что другие люди, живущие на материках, не чувствуют, что смерть — это и есть конец света, приходящий индивидуально к каждому. Тогда гибнет вселенная, существующая в нашем разуме: леса, поля, закаты и восходы, друзья и близкие. Иисус говорил апостолам, что каждый из них узрит конец света. Эти слова часто вменяют христианам как несбывшееся пророчество. Однако, возможно, Сын Божий был, как всегда, точен и просто не обещал ученикам бессмертия в этом мире.

На острове слова молитвы «Да минует меня чаша сия» приобретали вполне конкретный смысл, поэтому каждый благополучно прожитый день завершался своеобразным ритуалом — мистерией заката. Солнце, бесстыже палившее весь день, к вечеру обычно стеснялось, краснело и норовило сбежать с небосвода. Тысячи людей собирались в орлиные гнёзда сотен баров, словно в церковь на вечернюю литургию. Висящие над обрывом террасы были обращены на закат, туда же смотрели глаза всех собравшихся — как на неведомый лучезарный алтарь. Но вместо священника прямо перед алтарём из моря поднимался чёрный глаз вулкана. Он недобро глядел на людей, попыхивая своим смрадным кадилом.

Церковным хором звучала музыка. В каждом баре она была особая. Для закалённых ветеранов звучала бессмертная классика. Для взвинченных юных душ — нью-эйдж с ритмикой бьющегося сердца и трепетом натянутых нервов. Для анархистов-пофигистов включали старый добрый рок. Иные предпочитали любовные стоны саксофона.

Самое высокое кафе острова, где сидели Максим и Селин, висело почти у Престола Господня, чудом прилепившись к отвесной скале. Наверно, здесь собирались только ангелы и демоны. Максим взглянул на собеседницу, пытаясь понять, к какой категории они принадлежат. Та пригубила «Королевский Кир» из шампанского со смородиновым ликёром.