– Я русский шляхтич, – твёрдо сказал я.

– Так вы согласились сотрудничать?

– Я русский шляхтич, – повторил я.

– А зря, – неожиданно сказал Аракчеев. – Вам бы надо дать согласие.

Я чуть не задохнулся от возмущения:

– Алексей Андреевич, да как вы можете такое говорить?

– Молчать! – тут же прервал он меня. – Слушайте, что я вам приказываю. К вам опять подошлют человека для вербовки. Конечно, это будет не Уитворт, а кто-то из его окружения. Вы вновь дадите отказ. Но спустя неделю, может – через две, согласитесь. Будете передавать сведения, которые я разрешу. И мне извольте все докладывать. Учтите – мне, лично. Возможно, вас будут проверять. Кто-нибудь, даже из моих адъютантов или из окружения императора потребует от вас доклада. Прикидывайтесь, что не понимаете, о чем идёт речь. Только мне! И учтите, дело серьёзное. Где-нибудь проколитесь, вас могут убить.

– Я не совсем понимаю: что происходит.

Аракчеев остановился.

Как вам объяснить, Добров. Идёт передел мира. Англия, Франций, Германия, Пруссия, Дания, Австрия, Швеция, Турция, Персия и Россия в их числе грызутся как псы за влияние в мире, за территории, за торговые пути. Польшу уже разодрали в клочья. Италию, Испанию подмяла под себя более сильная – Франция. Да что я вам объясняю, вы сами все прекрасно знаете.

– А Россия?

– В том то и дело, что никому из этих псов не нужна сильная Россия. И её постараются уничтожить, захватить и растоптать. При этом Уитворт и его английские хозяева действуют самым грязным образом. Вот увидите, они постараются нас стравить с Францией. Нам надо быть готовыми. – Он вновь сел за стол и взял в руки перо. – Все! Идите!

* * *

Дома меня ждали два конверта. От одного из них исходил тончайший аромат. Я тут же с нетерпением вскрыл его. Я не ошибся, послание было от Софьи. Он сердилась, что я долго не наношу визиты в их дом. Очень меня расстроила, сообщив, что она вскоре должна уехать в Курляндию к отцу. Граф Орлов отбывает в Пруссию, будет проездом в Риге. Берт её с собой.

Как же так? Софья уезжает. Надолго ли? Ничего не сказано в письме. Я останусь один. Да я и без того очень редко виделся с ней. Служба досталась не из лёгких. Хоть Аракчеев и выписывал неплохое жалование, но приходилось вставать чуть свет, а возвращаться домой далеко за полночь, иногда и вовсе – ночевать в главном штабе. Мне обязалось встречать офицеров, вызванных срочно из отпусков. Отправлять их в комиссии. Им учиняли экзамены и сотнями выключали из армии. Триста тридцать генералов, больше двух тысяч офицеров было уволено.

Второе письмо оказалось от графа Орлова-Чесменского с вензелями и печатями – все как положено. В нем находилась открытка с приглашением на прощальный вечер в честь отъезда его сиятельства. Вечер проходил вчера, так что я на него не успел. Меня удивило другое: кто дозволил графу выезжать из России?

Утром я поспешил узнать обо всем в военном ведомстве.

– Вы кстати, – поймал меня в коридорах генерал Архаров. – Есть задание по вашей части. Получите в канцелярии дозволение для графа Орлова-Чесменского, да свезите ему. Заодно выправьте ему подорожную.

Получив в канцелярии пакет с бумагами, я взял казённую лошадь и направился на Васильевский остров.

– Жаль, что вас не было на вечере, – встретил меня граф Орлов. Он удивил меня здоровым цветом лица. Да и держался так, как будто сию минуту готов хоть в бой, хоть на парад. От него несло перегаром, но вчерашнее веселье нисколько не отразилось на его лице. – Погуляли на славу. Я же вроде высылал вам приглашение.

– Простите, был в отъезде, – попытался оправдаться я. – А вы уже выздоровели?

– А я и не болел, – удивлённо сказал граф.

– Но как же? Я помню, как вёл вас до кареты, тогда, на церемонии. Вы еле держались на ногах.

– Я был больной для тех дураков, что желают моей скорейшей кончины. – Он коротко хохотнул. – Пусть позлорадствуют. А я позлорадствую потом, на их могилах. Нынче я с дочерью отправляюсь в Дрезден.

– Вы покидаете Россию?

– А что мне здесь делать? Пока эта обезьяна сидит на троне, мне житья не будет. Так что – прощайте. За все ваши заслуги, разрешаю вам жить в моем доме. Первый этаж, в вашем распоряжении. Захар останется за сторожа, будет вас пускать на ночлег. Да приготовит вам что-нибудь на ужин. И вот, возьмите. – Он всунул мне в руки кожаный кошель, внутри которого звякнули монеты.

– Право, не стоит, – запротестовал я.

– Берите. Для меня это – пустяк. А для вас – отличная попойка. Пригласите друзей в кабак, да повеселитесь. Меня вспомните добрым словом.

Я положил тяжёлый кошель в карман. Он неприятно оттягивал полу сюртука.

– Ну, что вы такой унылый? – весело спросил Орлов. – Смотрите, какая на улице чудесная погода! Солнце, лёгкий морозец. Как раз – время для приятного путешествия. Анна, вы готовы, дитя моё? – крикнул он.

Сейчас, сейчас, тятенька, – раздался со второго этажа детский голосок.

– Дочь с собой забираю. Прокачу по Европе, покажу мир, – объяснил он.

– Позвольте вас спросить? – несмело начал я.

– Спрашивайте хоть о чем, – разрешил он.

– О Петре.

Его густые брови сердито сдвинулись

– О каком Петре? А-а! Зачем тебе это? Забыть о нем пора. Короновали, закопали и забыли.

– Нынешний император очень чтит своего отца.

– Он его не знал толком, поэтому и чтит. Видел несколько раз, да и то – мельком. С маленьким Павлом вечно Панин возился да Порошин. А Пётр… Петрушкой мы его звали, дурак был ещё тот, да простит меня Господь, – перекрестился Орлов. – Ему уже за тридцать стукнуло, а мозгов, что у двенадцатилетнего недоросля. Все в деревянных солдатиков играл, да на скрипке пиликал. Причуды у него все какие-то были. Пиво английское любил – такая гадость. Как вообще эту заразу пить можно: горькая, сивухой воняет хуже самогона. Сколько пьёшь – никакого веселья в голове, только потом до ветру пойдёшь и со струи никак не слезть.

– Но почему же его императрица Елизавета выбрала своим приемником?

– Так, некого больше было, – просто ответил граф. – Он происходил из Ольденбургской ветви Романовых. Внук Петра Великого, сын цесаревны Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского, Карла Фридриха. Он же по линии отца был внучатым племянником шведского короля Карла Двенадцатого, и сначала воспитывался, как наследник шведского престола. Петрушка – дурак, так и не осознал, какой страной ему предстояло управлять, какое могущество могло оказаться в его руках. Дурак он был.