Он поднял воротник куртки Саломеи и шарф набросил, замотал.

– Если станут душить, мягче будет.

– Это ты так шутишь?

– Это я так переживаю. Рыжая, ты хоть понимаешь, что и вправду могла… умереть.

Нехорошее слово.

Не новогоднее.

– Понимаю.

– А мне кажется, что порой ты специально нарываешься…

– Будешь мораль читать?

Далматов покачал головой, тихо сказав:

– Поздно уже. И не поможет. Мне кажется, что не поможет… просто постарайся быть осторожней.

– А ты?

– И я постараюсь. И в результате мы будем жить долго и счастливо.

Он обнял, утянув в тень огромной ели, которая росла между двух заборов, почти перекрывая едва заметную тропу.

– Ты знаешь, что у нашей дорогой судьи здесь дача?

– Нет.

– А купила она ее аккурат после того, как Варвара с Олегом познакомилась?

– Откуда ты…

– Решил справки навести. Я ведь всегда собираю информацию про тех, с кем работаю… Ольга сказала, что Надежда давняя клиентка. Но насколько давняя? Полгода? Год? Два? Когда они познакомились? И кто именно это знакомство инициировал? Нет, дорогая, сдается мне, не все так просто…

Ждать пришлось долго.

Но ожидание это не тяготило. Далматов выбрал вполне удачный пункт наблюдения: видны были двор дачи и окрестные дома. Убранные к Новому году, они переливались разноцветными огоньками, гляделись ненастоящими.

Декорация.

Точно, огромная такая декорация, где дома – и не дома, но лишь размалеванные дощатые фасады, за которыми пустота. И небо рисованное. И снег из машины. Правда, валит, сыплет, с каждою минутой все сильней, того и гляди засыплет с головой.

– Не замерзла? – шепнул Далматов на ухо.

– Нет. Немного.

– Может, вернешься… ждать еще долго.

– Нет.

Не потому, что в машине ей будет одиноко. И не потому, что она боится оставаться одна, скорее потому, что вдвоем здесь спокойней.

– Скоро Новый год…

– Странный праздник, – отозвался Далматов, похоже, ему тоже было невмоготу просто стоять.

– Почему странный?

– Потому что искусственный… тебе ли не знать. Сначала отмечали Йоль… потом – Рождество… и это как-то привязано к вере, к обычаям, а Новый год – просто-напросто дата…

– Ты думаешь, он ее…

– Кто?

– Этот фанатик. Отец Варвары…

– Нет.

– Почему?

– А зачем?

– Не знаю. Он ведь ненормальный. Он потом уже увидел, что я – не она, но все равно продолжал считать меня ведьмой. И продолжает. Я по глазам его видела… почему?

– Ты рыжая.

– Это, безусловно, повод.

Далматов хмыкнул и потерся холодным носом о шею.

– Это идея фикс. Смотри, он был совершенно уверен, что супруга его – ведьма. Приворожила. А потом умерла. Свинство чистой воды. Жену он спасти не может, а вот дочь – другое дело. Только она от спасения всячески отбивается, потому как ведьма… а ты на нее похожа.

– И поэтому он меня едва не убил.

– Нет, не поэтому. Думаю, он пришел к Ольге и обнаружил ее вот в таком виде.

– И решил, что виновата ведьма?

– Именно. Он поспешил уйти, наткнулся на тебя…

– И решил убить.

– Спонтанно. Думаю, он надеялся, что так спасет невинных людей.

Саломея поежилась: все-таки стоять на одном месте было холодно. Да и мысли в голову лезли невеселые.

– Мы с ним поговорим. Глядишь, и выясним что-нибудь интересное. К примеру, как он здесь появился… и зачем? А ты знаешь, что от тебя мандаринами пахнет. Признавайся, ела втихаря?

– Неправда!

Саломея попыталась вывернуться, но держал он крепко и дышал в ухо, а потом за ухо и укусил, небольно, но…

– Далматов, прекрати!

– У меня, между прочим, имя имеется… и вообще, ты моя законная жена. Я имею полное конституционное право кусать свою жену за уши. И не только за уши.

– Далматов…

– Нет таких.

– Илья! Мы… мы серьезным делом заняты! А ты со своими глупостями… и вообще… брак фиктивный!

– Кто тебе такое сказал?

– Ты!

– Я?! Когда?

Наверное, она бы нашлась с ответом, едким и остроумным, или хотя бы достаточно злым, чтобы он отступил. Определенно нашлась бы.

Только времени не дали.

Полицейская машина, мигнув фарами, медленно выползла со двора. Следом уехала и вторая, неприметная, грязная. «Скорая» с телом Ольги убралась еще раньше.

– Вот и все, – произнес Далматов, сразу сменив тон.

Все.

Дом снова темен, замкнут.

На белом покрывале газона остались черные следы шин. И собственные Саломеи еще не занесло снегом, хотя с такого расстояния их не разглядеть.

– Идем?

Далматов протянул руку и мягко спросил:

– Может, все-таки останешься?

– И отпустить тебя одного?

– Собственница. – Он щелкнул ее по носу.

– Вся в тебя…

И все-таки неспокойно. Сердце колотится как безумное. И то холодно, то жарко. Горло опять сдавила невидимая рука. Это паника. Всего-навсего паника. С нею Саломея справится.

Но чем ближе к дому, тем страшней.

– А если нас…

– Поймают?

– Да.

– Посадят.

– Ты издеваешься?

– В какой-то мере. Рыжая, ты что-то сильно боязливой стала. Да, если поймают, задержат. Будет неприятно, но не более того… всегда можно договориться.

Он шел к дому быстрым решительным шагом, и Саломее вновь не оставалось ничего, кроме как идти следом.

Или вернуться к машине.

Трусливая мыслишка, но чем дальше, тем более привлекательная. В конце концов, должен же кто-то сохранять ясность мышления? И вообще, если Далматова арестуют, то Саломея его вытащит… а если арестуют обоих…

Дом выглядел еще более мрачным, нежели при первом с ним знакомстве. Наверное, потому, что теперь Саломея знала о произошедшем несчастье.

Дом не сберег хозяйку.

И сейчас был печален. Он смотрел на Саломею темными окнами, сквозь тяжелые решетки, будто прицениваясь, решая, стоит ли она, незваная поздняя гостья, доверия.