Рассчитался карточкой.

И не удержавшись, добавил шоколадку, которую после отдал продавщице:

– Вам.

– За что? – удивилась она.

– А просто так.

Сегодня у него хорошее настроение, а это – достаточно веский повод, чтобы угостить незнакомого человека шоколадкой.

– Ты… вы… – А Варвара разозлилась. Надо бы сказать ей, что от злости появляются морщины, но Далматов промолчит. На Варварины морщины ему плевать, впрочем, как и на саму Варвару.

Чудотворная это вещь, штамп в паспорте.

– Вы полезли в мою жизнь! – Наконец она справилась с возмущением.

– Не совсем верно, девочка. Сначала ты полезла в нашу. Поэтому не строй из себя обиженную.

– Ты… у меня слов нет!

– И замечательно. Кстати, где ты взяла мой номер?

– Саломея дала.

Ложь. И ведь глупая, та, которую проверить легко.

– А если у нее спрошу?

Варвара фыркнула. Кажется, на беседу в подобном тоне она не рассчитывала. А на что рассчитывала? На мирное чириканье в духе неразлучников? На тоску, которая охватила бы Далматова после этого звонка, заставив искать встречи.

– Ладно. Я взяла ее телефон.

– Без спроса.

– Будто бы она разрешила! – И такое искреннее возмущение. Нет, девочку определенно мало пороли в детстве.

– Именно. Не разрешила бы. А брать чужие вещи без разрешения – нехорошо. Тебя этому не учили?

Он стоял на перекрестке, глядя на то, как проносятся мимо машины. Опять же, спешат. А день клонится к закату. Зимой дни короткие, а закаты, напротив, длинные, муторные. В городах – сизо-лиловые, что голубиная грудка, наполненные дымами и светом фар.

– Илюша… ты меня совсем не любишь. – Варвара решила вернуться к первоначальной цели своего звонка.

– Не люблю, – согласился Далматов с величайшей охотой. – И полюбить не собираюсь.

– Посмотрим!

Она была зла. Настолько зла, что еще немного, и сорвется. Интересно, что тогда скажет?

– Не надо смотреть. – Далматов говорил медленно, надеясь, что тон его достаточно красноречив. – К слову, можешь нас поздравить…

– С чем?

– Со свадьбой.

– Свадьбой?! – сколько ярости.

И разочарования.

И кажется, она и вправду считает себя несправедливо обиженной.

– Мы с твоей сестрицей решили, что помолвка наша несколько затянулась. А тут у вас загс симпатичный. Вот и расписались…

– В загсе…

– Ну не на заборе же. В загсе, естественно. Так что…

– Это ничего не значит! – Она все-таки сорвалась. И Далматову слышно и тяжелое дыхание Варвары, словно она бежала, быстро, долго. И стук ее каблучков, он лишь надеялся, что стучали они не по дубовому паркету, к этаким вольностям непривычному. И мерное щелканье, точно в руке у нее был метроном.

– Почему ничего? Это значит, что она – моя законная супруга.

А хорошо звучит.

Законная.

Супруга.

– Ничего… ты будешь моим. Я так решила. И она… она не помешает. Еще немного, и ты поймешь!

– Что пойму?

– Что любишь меня, и только меня! Ты сам будешь умолять выйти за тебя замуж…

– А жену нынешнюю куда?

– Разведешься… нет, ты избавишься от нее! Сделаешь так, чтобы я больше никогда о ней не услышала… чтобы… – Она задохнулась, закашлялась.

– Деточка. – Далматов старался говорить спокойно, хотя эта ее эскапада самым неожиданным образом привела его в ярость.

И отнюдь не планами глупышки.

О планах он знал, но это ее…

– Осторожней, деточка. Я ведь могу избавиться и от тебя. И поверь, совесть меня мучить не будет.

– Ты не посмеешь!

– А что меня остановит? Неземная любовь? Ее нет. Быть может, и появится. Хотя если я вдруг почувствую в себе настоятельную надобность положить свое пылающее сердце к твоим стопам, я скорее всего сверну тебе шею.

Тишина.

Думает? Пытается понять, сколько в этом правды?

Далматов надеялся, что был убедителен. Все-таки убивать он не любил.

– Ты… не посмеешь.

– Придумай что-нибудь новое.

– Я расскажу Саломее, что ты мне угрожал.

– Не думаю, что это ее удивит.

Злится. И злость тяжелая. Вязкая. Ощутимая на расстоянии. Она – почти безумие. Девочка привыкла получать те игрушки, которые желает. Только Далматов игрушкой быть не собирается, а собирается жить в свое удовольствие долго, местами, если повезет, и счастливо.

– Послушай. – Он заговорил мягче. – Найди себе другую жертву, а? На мне ведь свет клином не сошелся. Хватает состоятельных дураков…

– А ты умный, значит?

– И это тоже. – Ложной скромностью Далматов никогда не страдал. – Но еще я имел дело с разными… своеобразными вещицами, вроде твоего медальона или того, что в нем хранилось. Поэтому я знаю, что если вдруг начинаешь испытывать нехарактерные для себя эмоции, вроде пламенной любви, то дело не в тебе, а в некой пакостной девице, которой неймется выйти замуж.

Варвара обиженно засопела.

– Поэтому и советую девице этой прекратить маяться дурью. Иначе хуже будет.

– Опять угрожаешь?

– Скорее предупреждаю. Видишь ли, вещицы эти, как я уже говорил, характером обладают. И четкой задачей… и вот, если не получается эту задачу выполнить, тогда происходит…

– Что?

– Всякое. Как правило, неприятное. И обычно с хозяином.

Далматов отключился.

Поговорили и хватит.

А Саломея встретила хмурым взглядом:

– И где тебя носило?

Он лишь плечами пожал и торт на стол поставил:

– Вот…

Тетка засуетилась, и в комнатушке, и без того тесной, стало вовсе не повернуться. Саломея же, оказавшись рядом, прошептала:

– Значит, беременна?

– Дорогая, – Далматов подхватил ее под локоть, – не волнуйся. Тебе вредно. Кстати, тут сестрица твоя звонила пожелать мне доброго дня. Ее весьма обеспокоил наш отъезд, а свадьба вообще возмутила. Думаю, тем, что ее не пригласили.

– Смеешься?

– Смеюсь. Только… рыжая, из дома я ее выставлю. Не обижайся, но видеть ее у меня нет ни малейшего желания. Еще подсыплет мышьяку в кофий…

Она кривовато улыбнулась.

Волнуется?

И злится, но не всерьез. Когда всерьез, то все иначе.