на их ладонях жирные порядковые номера и гусиное перо. Это был условный знак, не позволяющий посторонним проникать в очередь.

— Товарищи! — объявил моряк. — Переклички будут по пятницам, в семь вечера. Прошу не мыть правую руку.

Сулин получил номер 371. Он огорченно разглядывал ладонь, татуированную фиолетовыми цифрами, и чувствовал, что номер действительно битый. Но ничего другого не оставалось. Каждую пятницу он приходил к магазину и терпеливо исполнял положенный обряд.

Однажды Сулин простудился, пропустил одну перекличку и очень волновался, что его вычеркнут. Но благодаря справке от врача место в очереди удалось сохранить.

Приближалась суббота, 16 июня, — день подписки на «Библиотеку путешествий». Число желающих достигло 600 человек, и Сулин с удовольствием отмечал, что он уже почти в середине.

15 июня, в пятницу, состоялся последний сбор. Все были возбуждены. Первые двести номеров улыбались и говорили, что хватит всем.

— Товарищи! — сказал моряк. — Этой ночью возможны попытки организовать другую очередь. Нужна бдительность. Я остаюсь до утра. Кто со мной?

Присутствующие переглядывались. Торчать всю ночь у магазина никому не хотелось.

— Мужчины! — закричали женщины. — Как вам не стыдно!

Сулин подошел к моряку. Все облегченно вздохнули.

Ночь была теплая. Когда опустели улицы, моряк поставил Сулина на углу, а сам начал прогуливаться у входа. Каждые полчаса он включал фонарик, тонкий луч ощупывал фасад, пронизывал витрину и медленно ползал по книжным полкам, точно противник мог затаиться внутри магазина. Никаких происшествий не случилось. Лишь в четыре утра к Дмитрию подошел какой-то тип с портфелем. Сулин напрягся, готовясь звать на помощь, но тип негромко сказал: «Чанов, номер четыреста первый. Только что из командировки. Какие новости?» Узнав что подписка сегодня, Чанов облегченно вздохнул: «Успел…» — и ушел досыпать, полный надежд.

Когда первый луч, точно пуповина, связал город с солнцем, к магазину потянулись десятки людей с решительными лицами.

В девять ноль-ноль вся очередь была в сборе. Ползли смутные слухи об уменьшении тиража. Толком никто ничего не знал. Страсти накалялись.

В десять ноль-ноль, когда номера выстроились у магазина, держась друг за друга, как детсадовцы при переходе улицы, на крыльцо вышел директор магазина и объявил, что подписаться смогут триста человек. Первые триста номеров ликовали. Остальные вели себя по-разному. Одни уходили большими шагами, не оборачиваясь. Другие оставались на месте, демонстрируя презрение к происходящему.

«Почему так? — с горечью подумал Сулин — Почему всегда везет другим?» Он стоял у магазина, надеясь на чудо. Но чуда не произошло.

В следующую пятницу привычка привела его на старое место. У магазина, как обычно, толпился народ. Многих он уже знал. Теперь у Сулина был опыт. Он взял в руки лист бумаги, написал на нем крупными буквами свою фамилию и начал слушать знатоков. Идея была проста — надо самому организовать очередь и быть в ней первым. Но ничего интересного в этот вечер Дмитрий не услышал. Выстраивались за Софоклом, какими-то поэтами — все это не волновало Сулина. Он уже уходил, когда сутулый человек в джинсах выхватил у него лист и пробежал глазами написанную фамилию.

— Очень хорошо! — воскликнул человек. — Как раз то, что я искал!

Он поставил свою фамилию и передал бумагу подскочившей женщине. Их окружили люди. Некоторое время недоумевающий Сулин следил за движением листа, потом потерял его из виду и, махнув рукой, отправился домой.

Ровно через неделю он опять был у магазина.

Человек пятьдесят стояли в сторонке, окружив сутулого в джинсах. Дмитрий подошел к ним и потрогал за рукав ближайшего гражданина.

— На кого подписка? — тихо спросил он.

— Трехтомник Сулина, — прошептал гражданин.

— Выходит в четвертом квартале. Говорят, изумительно написано…

Сулин растерянно оглянулся, пошел прочь, затем вернулся и на всякий случай занял очередь. Он был семьдесят девятым.

Аркадий Хайт

Когда я смотрюсь в зеркало

Сколько я себя помню, меня всегда за кого-то принимают. За кого — не знаю, но только не за меня. Видно, есть в моем лице что-то настолько банальное и ординарное, что оно напоминает все лица сразу. Даже у меня, когда я смотрюсь в зеркало, возникает ощущение, что этого человека я уже встречал. Только не помню где — в автобусе, булочной или на службе.

Раньше, когда я был молодым и наивным, я часто спорил, горячился, даже документы предъявлял, но с годами смирился. Понял, что все равно ничего не докажешь, только людей против себя настроишь. Так и хожу по улицам, похожий на других. Прикрываю воротником свое чужое лицо.

— Володя!

Это, наверное, меня. Хотя вообще меня зовут Петей. Оглядываюсь: через всю улицу бежит ко мне невысокая полная женщина в брючном костюме. Женщина не в моем вкусе, но ее это, кажется, не смущает.

— Вовочка, — кричит она издалека, — милый! Куда ж ты пропал, бессовестный? Не звонишь, не заходишь…

— Да закрутился, — осторожно говорю я, — дел полно.

— Ладно уж, — грозит она пальчиком, — знаю я твои дела. Не первый год знакомы.

Не первый. Понятно. Значит, это у нас длится давно.

Женщина берет меня за руку:

— Слушай, может, зайдешь ко мне, а? Хоть на минуточку?

Я не могу отказать, когда на меня смотрят такими глазами:

— Ладно, только ненадолго.

Я сижу с неизвестной женщиной в незнакомой квартире. Мы пьем сухое вино, которое я терпеть не могу, и вспоминаем Гагры, в которых я никогда не был. Постепенно разговор истощается. Несколько минут мы сидим молча.

— Эх ты, — говорит моя новая знакомая, — я из-за тебя на все иду, мужа обманываю.

Во мне просыпается мужская солидарность:

— Вот это нехорошо. Мужа обманывать — последнее дело.

— Подлец, — устало говорит женщина. Нотации мне читаешь после всего? Да ты, да ты… Знаешь, кто ты?

Узнать я не успеваю, потому что хлопает входная дверь.

— Муж, — испуганно говорит женщина.

Я быстро оглядываю комнату: стол с недопитыми бокалами вина, пепельница, полная окурков, женщина в домашнем халате… Не хватает только мужа, вернувшегося из командировки.

А вот и он! В дверь заглядывает лысоватый мужчина с густыми, как у пуделя, бакенбардами. Он внимательно смотрит на меня и многозначительно произносит:

— Та-ак…

Затем решительными шагами направляется ко мне. Я закрываю глаза и поглубже вжимаюсь в кресло. Я не люблю, когда так смотрят. Мне всегда кажется, что это плохая примета.

— Та-ак, — повторяет муж, — пожаловали наконец.

— Это не я… это недоразумение!