Но в целом общее мнение фронтовиков сводилось к тому, что наша техника лучше.

Так было в годы войны. А что происходит в наши дни? Можно сказать, что в исторической литературе и в Интернете сформировалось какое-то направление, в котором с величайшим пиететом относятся ко всему, что связано с гитлеровской армией, в том числе и к ее технике и вооружению. Названия всех образцов техники и вооружения обязательно произносятся и пишутся по – немецки, все эти штуки, шмайсеры, ягдпанцеры. Всячески превозносятся их достоинства. Напротив, все, что касается нашей армии, изображается в черном цвете. Для нас, переживших ту страшную войну, эти упражнения в низкопоклонстве перед бывшим врагом оскорбительны, они принижают наш народ и нашу победу, тем более, что лживы по существу.

Если посмотреть на вопрос пошире, то он выглядит так. Наша страна была исторически отсталой. После революции встал вопрос: или в кратчайший срок провести модернизацию страны, или погибнуть. Был избран и осуществлен курс на модернизацию. Буквально за десятилетие созданы передовые отрасли промышленности: авиастроение, танкостроение, производство двигателей, подшипников, специальных сталей и многое другое. Были подготовлены миллионы людей, способных обращаться с современными машинами и технологиями. Все это позволило в годы войны организовать массовое производство современной боевой техники, вооружения, боеприпасов, превзойти в этом самую передовую в техническом отношении страну Европы и заложить предпосылки победы. Для нашей страны сегодня вновь актуальным встал вопрос модернизации. Думается, что опыт подобной работы, проведенной в тридцатые и сороковые годы, может сослужить нам полезную службу.

В первые два-три месяца наша жизнь в Ленинграде после двух лет деревенской жизни была наполнена впечатлениями. Мы все были вместе. Отец продолжал служить в штабе фронта. Он навещал нас, хоть и довольно редко, не чаще одного раза в неделю, поскольку находился на казарменном положении.

В последних числах августа он неожиданно пришел к нам. По его мрачному и сосредоточенному лицу мы все сразу поняли, что случилось нечто серьезное. Они пошептались с мамой, а потом собрали всех нас. И тут отец объявил, что его отправляют на фронт.

Мы, конечно, расстроились, потому что очень боялись за отца, ибо хорошо понимали степень опасности для его жизни, ведь фронт есть фронт.

На все наши вопросы отец отвечал коротко: «Так надо». На следующий день он вновь приехал, быстро собрал свои походные вещи, в очередной раз попрощался с нами и уехал на поджидавшей его машине.

Впоследствии я не раз пытался выяснить у него, что было причиной такого внезапного перемещения его по службе из штаба на фронт. Но он уходил от прямого ответа. Возможно, это было связано с большими потерями на фронте опытного офицерского состава. Не исключена также простая ротация. Ведь он прослужил в штабе целых два с половиной года войны.

Однозначно, что для него это тоже было неожиданностью. В противном случае он не вызвал бы нас в это военное время в Ленинград, поскольку, несомненно, представлял, какие трудности нас ожидают, если мы останемся в городе одни, без него. В это время жизнь в городе, несмотря на несомненные положительные изменения к лучшему, продолжала оставаться очень тяжелой. Конечно, мы уже не голодали в той степени, как в блокадные дни. Но продовольственные нормы были очень скудными. Постоянно хотелось есть. По сравнению с детским домом наше положение существенно ухудшилось. Это видно из следующего сравнения. В детском доме нам полагалось в расчете на месяц: 1,5 кг мяса, 500 гр. жиров, 2 кг круп, 0,75 кг сахара, 3 литра молока, 200 гр. сыра, 15 яиц. Кроме того, нам в месяц было положено еще 7,5 кг картофеля.

Нашему детскому дому для детей из блокадного Ленинграда помогал продуктами и тыл Ленинградского фронта. Время от времени оттуда поступали различного рода посылки. Летом мы могли в лесу лакомиться ягодами. И даже при таком положении нельзя сказать, что мы были вполне сыты.

Вернувшись в Ленинград, мы стали получать на детскую карточку значительно меньше. Нормы в расчете на месяц были такие: мясо – 0,5 кг, 400 гр. жиров, 300 гр. сахара, 1,2 кг круп или макаронных изделий. Хлеба выдавали на день по 400 граммов. Легко представить себе величину этой нормы, если разложить ее в расчете на день. Тогда получалось, что в день каждому из нас можно было съесть по 17 граммов мяса, 13 граммов жиров, 10 граммов сахара, 40 граммов крупы. Даже невооруженным глазом видно, что это очень малые величины. Они обеспечивали существование человека, но лишь на грани выживания. Да и эти продукты надо было еще получить.

В магазинах они имелись далеко не всегда. Появилось выражение «выкинули продукты». Это означало, что в каком-то магазине продают по карточкам какой-то продукт. Мы неслись туда, чтобы встать в очередь. Допускались также замены или взаимозачеты различных смежных продуктов. Допустим, вместо сахара можно было приобрести кондитерские изделия. Или вместо жиров сметану.

Возможностей у нас купить дополнительно продукты не было никаких, ибо денежный аттестат, который начал присылать с фронта отец, составлял всего 1200 рублей. При тогдашних ценах на рынке этих денег хватало лишь на то, чтобы выкупить товары по карточкам и расплатиться по самым необходимым платежам. Помнится, единственное, что было доступно нам, дополнительно к продуктам, получаемым по карточкам, это соевое молоко в небольших количествах и рыбий жир.

Отвратительный вкус рыбьего жира известен всем. Но мама с железной неумолимостью каждый день заставляла нас проглатывать по столовой ложке этого продукта. Думаю, что он в итоге помог нам облегчить дефицит жиров и укрепить наши растущие организмы. Что касается соевого молока, то оно было довольно приятным на вкус, питательным и недорогим. Его иногда, как тогда говорили, выбрасывали в продажу в обычных, то есть некоммерческих магазинах. И вот мы, вернувшись из школы, вооружались чайниками, банками, и начинали бегать по магазинам в поисках этого молока. И если повезет, то вечером наслаждались им.

В этот период мы часто вспоминали вятскую деревню. Там, по крайней мере, было в достатке картошки и других овощей. Здесь же ничего этого не было. Мы сидели на жесткой и очень скудной норме.

Когда мама отправляла нас в школу, то вручала каждому завтрак – маленький кусочек хлеба. Проблема для нас состояла в том, чтобы дойти до школы и не съесть этот хлеб еще до занятий. В общем, было очень голодно. Некоторое время мама носилась с мыслью выйти на работу. Ей предлагали место посудомойки в какой-то рабочей столовой. Возможно, это облегчило бы нашу жизнь. Но нам нужно было учиться, а ей не на кого было надолго оставлять пятилетнего Гену и младшую сестру Ларису, которой тогда было всего три года. С трудом, но от этой мысли маме пришлось отказаться.

В сентябре мы пошли в школу. Я уже учился в четвертом классе, Володя в третьем. Вася в этот год пошел в первый класс. Школа находилась сравнительно недалеко от нашего дома. Она мне очень нравилась. Хорошее здание, просторные классы. Но самым главным ее достоянием были квалифицированные преподаватели. Особенно запомнилась мне преподаватель английского языка. Это была женщина среднего возраста, всегда очень аккуратно одетая, со стильной прической, только очень худая. Видимо, тоже недоедала. Но класс она держала железной рукой. Сама прекрасно, бегло говорила по-английски и заставляла нас по-настоящему заниматься. Впоследствии я неоднократно в разных ситуациях принимался за изучение английского языка, но скажу честно, в памяти осталось лишь то, чему научила меня ленинградская учительница. Жаль, что я не запомнил ее имя и отчество. Кстати, изучение иностранных языков обычно в те годы начиналось с пятого класса, а вот в Ленинграде, даже во время войны, мы изучали английский язык в четвертом классе. В школе хорошо была развита кружковая работа. Организовывались различные экскурсии. На переменах и после занятий горячо обсуждалось положение на фронте.