Пауза. Растерянность… секундная. Но этой секунды будет довольно!

Приоткрыть глаза, увидеть… заметить…. Один справа, другой слева, почти вплотную, но высоко, слишком высоко, не достать, надо их приблизить, чтобы наверняка…

Вздохнуть, открыть глаза, задышать часто-часто.

Ну, давайте, для вас играем, может, я сказать что хочу или признаться в чём, а вы последнее слово пропустите. Точно, склонились, в лицо смотрят. А вот теперь… Уже не медля ни секунды, потому что другой возможности уже не будет…Резко выдернуть из обивки руки и, прижав согнутыми пальцами, вдавив в ладонь шляпки, выпустить жало гвоздя с тыльной стороны кисти во всю длину и быстро и сильно ударить в лица – хоть куда. И почти теряя сознание от боли, но, не потеряв, потому что адреналин, ударить еще раз и еще! И, кажется, левый гвоздь угодил в глаз, а правый проткнул горло, сонную артерию, потому что в лицо упругой струей брызнула горячая кровь. Чужая кровь! И еще раз и еще… уже не как боец, уже как в дворовой драке, боясь ответного удара.

Тот, что слева, рухнул, ударившись головой о стул. И вслед за ним тот, что справа. Вскочить на ноги, пнуть одного-другого в лицо, чтобы наверняка. Но уже не надо пинать, потому что они не сопротивляются и не закрывают лиц. Мертвы они.

Всё? Но еще не всё!

Медленно, сжимая зубы, потащить из ладоней гвозди. Пошевелить пальцами. Двигаются, хотя и больно. Но это значит, что кости целы. Главное, что кости целы! Сейчас адреналин схлынет и нахлынет боль – невозможная, запредельная. Но боль можно перетерпеть – боль не смерть, она проходящая.

Обстукать, обшарить трупы, найти, вытащить, проверить оружие. Черт! Трудно, больно удерживать почти килограммовый пистолет покалеченными руками, особенно когда кровь по рукояти, и он выскальзывает, и чтобы выстрел не выбил его из рук, надо держать крепче. Повести дулом вправо-влево. Получается! А указательный пальчик, что в спусковой скобе, тот вообще не пострадал – шевелится, а он тут главный!

Вот теперь точно всё. Только одеться, потому что не прилично встречать гостя в неглиже. Кое-как стащить одежду с одного из покойников, вбить ноги в ботинки, сунуть руки в рукава, запахнуться, попробовать застегнуть пуговицы. Нет, это долго, потому что мучительно, это потом. Теперь подтащить голого охранника к стулу, поставить на колени и опустить лицом на сиденье – в позу пленника. Сойдет, на одну-две секунды такой мизансцены хватит. Второго – заткнуть в угол, чтобы сидел на корточках, ну мог человек устать и присесть. Стереть с лица кровь и сигарету ему в зубы.

Ну как? В целом, убедительно, хотя если чуть более внимательно присмотреться… Только он не сможет присмотреться, не должен, а времени на выстраивание идеальных мизансцен нет, потому что в любой следующий момент…

Последний взгляд. Сцена готова, статисты на местах? Тогда можно заканчивать с антрактом. И объявлять второй акт.

Занавес, господа… Поднимайте занавес! Актёры, на сцену!

* * *

– Нет, не думаю, что это серьезно, иначе были бы сигналы раньше. Хоть какие-то. А их нет. Скорее всего, это блеф, ну или что-то есть, что не соответствует масштабам нашего интереса, какая-нибудь мелкая фирма, которая желает войти в рынок за чужой счет. За наш счет. Нет, справлюсь сам, это сугубо моя компетенция. Да, информирую, когда всё станет окончательно ясно. Думаю, сегодня вечером или завтра утром. Если выяснится что-то серьезное? Нет, вряд ли, но очень скоро, буквально через час, я буду знать всё или почти всё. Как? Это моя работа и мои профессиональные секреты, которые никому не интересны. Я просто буду всё знать. Да. Если что-то экстраординарное сообщу немедленно. И на этом мы поставим точку, как последний гвоздь вколотим. Куда? В крышку гроба…

* * *

Шаги… Дверь… Дверь открылась. Для благодарных зрителей. Или неблагодарных. Что уже не важно, так как действие началось…

Шаг вперед. Быстрый оценивающий взгляд: все актеры на местах, один – голый, на коленях мордой в стул, другой, сидя в углу на корточках, – «курит». Третий… Где же он?

Еще шаг – тот, который определяет успех или неуспех этой пьески. И жизнь актеров. Определяет всё! Всего один шаг!

Быстро, но не резко прикрыть ногой дверь. Поворот головы, удивленный взгляд и… черная точка дула в глаза. И палец к губам – универсальный, понятный на любом языке жест.

– Тихо!

Рука скользнула к карману – хорошая реакция, но… запоздалая. Потому что не ожидал, потому что сам приколотил пленника к стулу, а он – в расстёгнутой до пупа форме, с пистолетом. И глаза… Совсем другие глаза: спокойные, уверенные и немного злые.

– Руки за голову. Мне терять нечего, и один я не уйду, только с тобой! Вот за это!

Поднять левую руку и ладонь веером раскрыть. В ладони посередине дырка, и кровь по запястью течёт и на пол капает.

– Так что можешь начинать шуметь, я не против. Я – за!

И улыбка, которая убеждает больше, чем гримасы и крик. И еще пальчиком в спусковой скобе пошевелить. Потому что понятно: за руки, к стулу прибитые, пленник сильно обижен и очень ему теперь хочется пальнуть своему мучителю в рожу, коли он хоть малый повод даст. Но не палит, значит, какой-то интерес имеет, и если не глупить, то, может быть, еще удастся выкрутиться. Помереть всегда успеется…

Так должен думать профессионал. Так он думает… Замерла рука на кармане.

– А теперь скидывай пиджачок, и штанишки тоже.

Такая команда не из кино, потому что в боевиках приказывают оружие из кармашка или кобуры достать и отбросить, но эта затея опасная и глупая. Лучше вместе со штанами, чтобы не было соблазна, пистолет в руке почуяв, пальнуть в противника.

Упал пиджачок, стукнул о пол пистолет. И в штанишках что-то брякнуло.

– Трусы тоже.

– Их зачем?

– Может, ты что-нибудь между ног спрятал. Снимай! Я перед тобой голяком ходил, всеми своими достоинствами сверкая, теперь ты походишь. Так сказать, померяемся причинным местом, у кого сей отросток больше.

Снял. И хорошо, потому что голый человек перед одетым чувствует себя… Ну, как он сам чувствовал.

– Распорядись, чтобы сюда никто не входил без твоего личного разрешения. Лучше по телефону, я наберу. Какой там у тебя пароль? И номер?

– Предпоследний…

– Говори.

– В комнату, пока я не позову, не входить.

– Молодец.

Сунуть телефон в карман, естественно, свой. Чтобы после его полистать.

– Ну, а теперь расскажи мне… всё, что ты знаешь. Только не надо мне внушать, что ты один всем этим хозяйством заправляешь, я тебе всё равно не поверю. Потому что кто-то тебя сюда послал.

Дёрнулся, свои слова услышав, но теперь обращённые к нему. Вот так всё в жизни быстро и неожиданно меняется местами: только что ты… А теперь – тебя… Тем же самым по тому же месту.