Она тоже села. Обнаженной оставаться не хотелось, и она обернулась простыней. Взяв его ладони в свои, сжав их и коротко поцеловав, Лида сказала буднично:

— Я умираю, Фил.

Он непонимающе молчал.

— Живу взаймы уже месяц. У меня не гастрит (хотя и он тоже имеется), а цирроз печени в последней стадии. Я прилетела в Италию, чтобы умереть в Марина-ди-Пиза.

Ладони Фила стали холодными и твердыми, как камень. Тело тоже напряглось. Только взгляд поплыл. Нет, в глазах не появилось слез, по ним разлилась тоска.

— Ты спрашивал, с какой потерей связаны перемены во мне… Теперь ты знаешь. Силы уходят из меня по капле. Я скоро потеряю главное — жизнь.

— Ты лечилась?

— Конечно. Но ничего не помогло. Болезнь очень быстро прогрессирует.

— От чего она развилась?

— Мой лечащий врач настаивает на том, что я убила печень лекарствами, которые принимала при ковиде и после. Мне их присылали из Израиля. Чудо-средство избавило меня от всех последствий болезни. Но подарило новую. — Она оторвала свои руки от его, но Фил схватил их, чтобы снова сцепиться. — А я думаю, что меня сгубило шампанское по утрам, — Лида перешла на более легкий тон. — Я так кайфовала, попивая его за завтраком, что разгневала богов.

— Насколько я знаю, печень можно пересаживать. И там нужна всего доля.

— Я стою на очереди. Но место мое сто двенадцатое.

— Нужно самой найти донора из близких родственников.

— У меня есть только мама. Ей семьдесят пять, у нее был инсульт. Она не подойдет в качестве донора.

— Это врачи тебе сказали после обследования или ты сама так решила?

— Мама не знает, что я умираю. Она думает, у меня язва, и ждет, когда я поправлюсь. Я тут, если что, на термальных источниках лечусь.

— Ты уехала, чтобы она не видела, как ты угасаешь?

— Честно? В первую очередь я думала о себе. В жизни мне многое пришлось делать, чтобы не разочаровывать родных. Я была образцовой дочкой, внучкой. Такие если уходят раньше родителей, то по возможности проводят последние часы с близкими. Так?

— Не знаю. Я бы точно хотел именно этого: умереть в своей постели в окружении близких.

— А я нет! — Она разорвала их сцепку, чтобы обхватить руками колени. Они чуть дрожали. — Я вообще не понимаю этого: «Мы с ней (с ним) даже не попрощались!» Что дает это прощание? Умирающему не до этого, он, если верует, молится, а нет — яркие картинки своей жизни пролистывает, чтобы убедиться в том, что жизнь не зря прожита…

— А если зря?

— Тогда молится, потому что, как мне кажется, именно на смертном одре многие обретают веру.

— В общем, ты уехала сюда, чтобы пожить для себя?

— Да. Провести время, как я хочу, а не как могу себе позволить при маме. Боясь ее лишний раз ранить, пытаясь угодить напоследок, улыбаясь через силу, скрывая боль, маскируя ухудшение внешности, я упущу последние радостные мгновения. Да и не хочу я умирать под свинцовым небом Москвы, а тем более под потолочной лампой клиники. Я уйду под ярким солнцем Тосканы или под звездным небом, но лучше — на закате, хочу утонуть в розовой дымке, как фея…

— Только не в мою смену, — мотнул головой Фил, и волосы его вырвались из плена резинки. Было жарко, и он собрал их на затылке.

— Что это значит?

— То и значит, что умереть я тебе не дам. — Фил встал, голым прошелся к стулу, на котором лежали его вещи, и достал телефон. — Печень раздобудем и пересадим. Ты, главное, руки раньше времени не опускай. Позитивный настрой очень важен.

— Он не работает, Фил. Уж мне ли не знать.

— Щипни себя за ляжку, как ты это обычно делаешь. Все будет хорошо, я обещаю.

И она пусть на миг, но поверила.

— Как хорошо, что я познакомилась с тобой. Ты дал мне надежду.

Он не совсем понял, о чем она. Решил, что речь о выздоровлении. Но Лида имела в виду другое: Фил дал ей надежду на то, что в мире еще остались настоящие мужчины, готовые взвалить чужие проблемы на себя (она думала, вымерли вместе с поколением деда), а это значит, этот мир не безнадежен.

Лида поманила Филиппа в постель. У нее еще были силы для баловства. Так стыдливая мама называла секс. А грубоватая Зося писькотерством. Бабушке не нравилось ни то ни другое слово, она считала, что о таком вообще говорить незачем. Есть много других тем!

— Какая у тебя фамилия? — спросил Фил, дав понять кивком, что собирается присоединиться к Лиде.

— Краско.

— По мужу?

— Нет, и даже не по отцу, он Воронков. Когда родители развелись, мама пожелала вернуть себе девичью фамилию и дать ее мне. Все возражали, но она не послушалась.

— Он сильно ее обидел?

— Бросил ради другой. Где-то у меня есть как минимум один брат.

— Вот тебе и потенциальный донор.

— Я его ни разу не видела. Даже не знаю, как зовут.

— Узнать?

— Не надо. Он, может, и не в курсе, что у него есть единокровная сестра. Когда умер отец, мне не сообщили. Случайно узнала.

Фил, наконец, отложил телефон и с разбегу кинулся на кровать. Когда он упал на нее, раздался треск, это подломилась одна ножка. Каркас перекосило, матрас поехал, подушки полетели на пол. Хохоча, Фил крепко обнял Лиду, и они скатились вниз, чтобы там заняться баловством.

Глава 6

Мышонок обнаглел. Одному в кухне ему было скучно, и он пришел в спальню. Усевшись на порожке, принялся умываться.

— Бонжорно, Родриго.

— Вообще-то он Роберто, — поправила Фила Лида. — И его надо покормить.

— Он выглядит сытым и довольным. Наверняка уже стянул что-нибудь со стола.

Сотовый телефон, лежащий на подоконнике, заурчал. Это пришло оповещение от запущенной вечером программы. Припозднилось из-за слабого интернета, Фил ждал его ночью, вот и держал смартфон на расстоянии вытянутой руки.

— Сейчас вернусь, — бросила Лида, соскользнув с кровати. Фил худо-бедно ее починил, а если точнее, подставил под оставшийся без опоры угол кованый сундучок с нитками и тканевыми обрезками.

Она пошлепала в сторону уборной, на ходу обернувшись простыней. Ни сантиметра тела не хотела показать ему при дневном свете. Стеснялась, глупая.

Фил взял телефон, открыл первый всплывший файл.

Тати-Анна Эйгельман оказалась женщиной преклонных годов. Ей уже перевалило за семьдесят. Но на фото она выглядела максимум на пятьдесят пять. Наверное, давнишнее. Красивой формы череп, интеллигентное лицо, стрижка-ирокез, очки в роговой оправе, мужской костюм и галстук. Нетрадиционная ориентация очевидна. Тати-Анна полюбила