Пережитый страх и унижение сильно подействовали на Николая. Мировоззрение и характер этого правителя окончательно сформировались 14 декабря.

Консерватором и сторонником «твердой руки» он был и в юности. Этому способствовали ламсдорфовское воспитание и общий поворот к охранительству, пришедшийся как раз на годы взросления великого князя. Смертельная опасность, которой Николай подвергся во время декабристского восстания, окончательно уверила молодого самодержца в мысли, что самое страшное для государства – выпустить ситуацию из-под контроля. Рецепт против этого царю виделся только один: сдерживать разрушительный Хаос при помощи неукоснительного Порядка. Любые изменения, не придуманные и не санкционированные высшей властью, вредны, а то и губительны. А лучше вообще ничего не менять.

Очень умная мемуаристка фрейлина Анна Тютчева, которую я еще не раз процитирую, пишет о системе взглядов Николая: «Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал её не только без угрызения совести, но со спокойным и пламенным сознанием исполнения долга. Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную провидением, можно сказать, что Николай I был дон Кихотом самодержавия, дон Кихотом грозным и своенравным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять всё своей фантастической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века».

Во время следствия над декабристами царь сказал брату Михаилу: «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока Божьей милостью я буду императором».

По своим убеждениям Николай был классическим, беспримесным «государственником», то есть приверженцем концепции, по которой смыслом существования России является государство – как сверхидея и наивысшая ценность. Все обязаны служить государству, никто не смеет покушаться на его авторитет и «раскачивать лодку». Живое воплощение российской государственности – помазанник Божий, самодержец. Он подотчетен лишь Богу, Ему единому и ответит, если в чем-то неправ. Иными словами, идеология Николая Первого по всем пунктам совпадала со старинными принципами «ордынского» устройства.

Конечно же, находиться на подобных позициях в разгар промышленной революции, научных открытий и социальных сдвигов мог только человек глубоко верующий. Царь никогда не пропускал воскресную службу, пел в церковном хоре, и это было не данью традициям, не демонстрацией. В основе всех действий Николая, по-видимому, лежало мистическое чувство – уверенность в неких особенных отношениях с Господом. «Никогда этот человек не испытал тени сомнения в своей власти или в законности её, – пишет Тютчева. – …Он с глубоким убеждением и верою совмещал в своём лице роль кумира и великого жреца этой религии».

В девятнадцатом веке успешно править огромной страной, руководствуясь «гласом Божьим», было невозможно. Человек вполне консервативных взглядов А. Суворин едко напишет (правда, по поводу второго Николая, страдавшего тем же недугом, что и первый): «Государь учится только у Бога и только с Богом советуется, но так как Бог невидим, то он советуется со всяким встречным: со своей супругой, со своей матерью, со своим желудком, со всей своей природой, и всё это принимает за божье указание».

Эта психологическая аномалия, своего рода профессиональное заболевание диктаторов, давало стержень всему характеру Николая, от природы не такому уж сильному.

Император усердно и небезуспешно изображал из себя сверхчеловека, ходячую статую, но внутренне был еще ранимее и неувереннее, чем вечно рефлексирующий Александр.

В раннем детстве Николай был застенчив, впечатлителен, до трусости робок. Пугался грозы, фейерверков, пальбы. Военные учения избавили его от страха перед шумом, но нервность никуда не делась. Грозный самодержец страдал клаустрофобией и высотобоязнью, был чрезвычайно мнителен, подвержен ипохондрии. В 1836 году после дорожного происшествия (выпал из коляски) несколько недель находился во взвинченном состоянии; год спустя, после пожара в Зимнем дворце, стал пугаться дыма и огня.

Нервное расстройство и депрессия вследствие крымских неудач стали одной из причин внезапной смерти государя. «В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которые он воображал, что поднял Россию», – пишет Тютчева. Уныние, упадок душевных сил, ощущение, что Бог отвернулся от Своего избранника, свели Николая в преждевременную могилу. Он слег от обычной простуды и не поднялся. В последние месяцы жизни император был так удручен, что поползли слухи о самоубийстве, и многие верили.

В личности Николая I сочетались как серьезные достоинства, так и не менее серьезные недостатки. Беда в том, что страна мало обрела от первых и сильно пострадала от последних.

Начну с черт положительных.

Государь не любил роскоши и отличался аскетической простотой в привычках. Автор любопытных воспоминаний Аркадий Эвальд, наблюдавший Николая вблизи, рассказывает: «Император Николай I был человек очень неприхотливый насчет жизненных удобств. Спал он на простой железной кровати с жестким волосяным тюфяком и покрывался не одеялом, а старою шинелью… Точно так же он не был охотник до хитрой французской кухни, а предпочитал простые русские кушанья, в особенности щи да гречневую кашу, которая если не ежедневно, то очень часто подавалась ему в особом горшочке. Шелковая подкладка на его старой шинели была покрыта таким количеством заплат, какое редко было встретить и у бедного армейского офицера… Не курил и не любил курящих, не употреблял крепких напитков, много ходил пешком». Во время визита в Англию юный великий князь поразил всех тем, что спал на мешке, набитом сеном. Англичанам это показалось глупой рисовкой. Николай действительно обожал интересничать и пускать пыль в глаза, но он и на самом деле был очень неприхотлив в быту. (Это, впрочем, общая черта поздних Романовых.)

Точно так же царь вел себя в интимной жизни: отношения с женщинами и государственные дела шли у него по разным департаментам. Супруга Александра Федоровна (до перехода в православие – Шарлотта Прусская) держалась очень скромно и в заботы управления не вмешивалась. Про Николая ходили слухи, что он большой ловелас, но, если это и правда, интрижки самодержца никакого политического значения не имели, а стало быть, не заслуживают и нашего внимания. Единственная, по-видимому, сильная и многолетняя связь у царя была с фрейлиной Варварой Нелидовой, но эта тихая женщина вела себя скромно и своим положением не пользовалась. По завещанию Николай оставил ей 200 тысяч рублей из своих личных средств – и всё. (Тогда шла тяжелая война, и Нелидова передала эти деньги в инвалидный фонд.)