От других министров этот отличался тем, что не был всего лишь исполнителем. Он имел собственную программу и пытался ее осуществить, иногда позволяя себе не соглашаться и спорить с императором. Объяснялось это тем, что государь не считал себя в финансово-экономической сфере таким же корифеем, как в военных или дипломатических делах, и был готов прислушиваться к мнению профессионала. К тому же у Канкрина не было принципиальных расхождений с общей консервативно-охранительской линией правительства. На уровне экономическом она проявлялась в форсированном патернализме и жесткой тарифной политике. Трезво оценивая низкую конкурентоспособность отечественной промышленности, министр пытался ее укрепить, ограничивая доступ импортных, прежде всего английских товаров. Конечно, одной этой меры для развития частной инициативы было недостаточно, но к капиталистам Канкрин относился с недоверием – он был такой же убежденный «государственник», как и царь. Например, министр препятствовал развитию коммерческих банков, без которых настоящий рост предпринимательства невозможен (как мы увидим, оно почти и не развивалось).

Главные достижения Канкрина сводились к области финансовой политики. Здесь были достигнуты существенные успехи, о которых будет рассказано в соответствующей главе. Но экономность министра, неодобрительно относившегося к экстренным тратам (а интересы военной империи постоянно их требовали), всё больше раздражала императора. В конце концов Канкрин в 1844 году вышел в отставку, чему способствовал и возраст – семьдесят лет в то время считались глубокой старостью.

После этого порядка в денежных делах стало гораздо меньше, а с испытанием большой войной архаичная финансовая система николаевской России и вовсе не справится. Впоследствии придется ее полностью перестраивать.

Из людей новых, то есть выдвинутых самим Николаем, а не доставшихся ему по наследству от брата, наилучшее впечатление производит Павел Дмитриевич Киселев (1788–1872).

Своим карьерным взлетом он был обязан давнему расположению царя и царицы – десятью годами ранее Киселев, тогда флигель-адъютант, присутствовал при их помолвке в Берлине. Вступив на престол, Николай начал продвигать людей, которых лично знал и кому доверял. Одним из них стал Павел Дмитриевич, к тому времени всего лишь начальник штаба Второй армии, расквартированной в провинции, на Украине. В аракчеевские годы он слыл прогрессистом: избегал телесных наказаний, устраивал школы для солдат, противился учреждению военных поселений. Декабристы из Южного общества даже подумывали, не привлечь ли генерала к заговору.

Павел Дмитриевич был человеком разносторонних дарований. Он проявил себя хорошим полководцем, командуя армией в турецкой войне 1828–1829 годов, а назначенный управлять новыми российскими протекторатами, Молдавией и Валахией, оказался и отличным администратором. Проведенные там реформы в некотором роде поразительны, ибо шли вразрез с общим государственным курсом. Киселев учредил в Дунайских княжествах нечто вроде парламентов, ограничив власть монархов-господарей; вывел из крепостного состояния крестьян; установил вместо прежних натуральных податей единый денежный налог; поставил под защиту закона цыган, ранее бесправных.

Павел Киселев. Гравюра с фотографии

Киселев вообще является любопытной аномалией Николаевской эпохи. По выражению советского историка П. Зайончковского, он был тогда «единственным представителем партии прогресса» – вернее, он был единственным, которому позволялось высказывать либеральные взгляды. Убежденный сторонник отмены крепостничества во всей России, граф Павел Дмитриевич год за годом убеждал царя в необходимости этой реформы. «Мы займемся этим когда-нибудь», – отвечал его величество.

С 1837 года Киселев возглавлял министерство государственных имуществ, где в частности ведал казенными крестьянами и ввел у этого сословия зачатки самоуправления.

В целом же результаты многолетних усилий энергичного «системного либерала» были весьма скромны. В своих записках он печально резюмирует: «Моя жизнь была деятельная, но безотрадная». Еще лучше выразился сам Николай, сказавший: «Киселев сделал то, что ему разрешили». А «разрешили» ему очень немногое.

Это имя впоследствии стало чуть ли не главным символом николаевского времени – не столько из-за личных качеств человека, которому оно принадлежало, сколько из-за особой важности занимаемой им должности. С той эпохи российская государственность начала придавать первостепенное значение «спецслужбам», видя в них свою главную опору и защиту. Александр Христофорович Бенкендорф (1782–1844) был создателем и первым руководителем российской тайной полиции в этом ее новом возвышенном качестве.

Историческая репутация у Бенкендорфа скверная. Это одна из самых одиозных фигур отечественной истории. А между тем он был личностью отнюдь не монохромной, во всяком случае не являлся злодеем или негодяем.

В 1812 году Бенкендорф был храбрым партизаном; потом, во время Заграничного похода, – одним из самых лихих кавалерийских генералов союзной армии. Эти факты замалчивались советскими историками, обычно использовавшими только две краски: черную или белую. Александр Христофорович в их работах кромешно черен. Но в воспоминаниях современников, большинству которых шеф жандармов тоже сильно не нравился, он предстает скорее этакой зеброй: среди черных полос просматриваются и белые.