Запрещая подданным «рассуждать», Николай оставлял это право только за самим собой, то есть взваливал на себя ношу, с которой никак не мог справиться. Он все время, каждую осень, совершал поездки по стране, чтобы давать личные указания; обо всем составлял поверхностное, часто неверное представление, за чем обычно следовало безапелляционное изъявление «очень точной воли», которой никто не смел противиться. Но в девятнадцатом веке эффективно править Россией в «ручном режиме» было уже совершенно невозможно.

Резюмируя, скажем, что Николай Павлович был личностью колоритной и сильной. Ее особенности сказывались во всех сферах российской действительности, пока царь был жив, но и впоследствии его тень еще долго висела над страной – как век спустя тень Иосифа Сталина, с которым Николая Первого часто сравнивают.

Почти все ближайшие помощники Николая I имеют нелестную репутацию – отчасти заслуженно, отчасти из-за того, что эту эпоху очень не любили и дореволюционные авторы либеральных взглядов, и официальные историки советского периода. Оценки эти не во всех случаях справедливы. Своеобразие «кадровой политики» властолюбивого императора, утверждавшего, что ему нужны не гении, но исправные исполнители, не способствовало выдвижению ярких личностей – «гениев» близ Николая действительно не видно, однако были там и люди одаренные.

Этих деятелей при всем их разнообразии объединяют три общие черты, без которых держаться при власти в ту пору было невозможно. Все виднейшие николаевские соратники – прагматики, ибо времена мечтателей и прожектеров закончились; все – рьяные «государственники», даже бывшие рьяные либералы; ну и, разумеется, все демонстрировали глубочайшую, а то и нерассуждающую личную преданность государю.

Казалось бы, новому монарху должен был очень пригодиться Аракчеев, но этого не произошло. Граф Алексей Андреевич слишком долго капитализировал собачью верность прежнему царю, и новый предпочел от этого реликтового персонажа избавиться.

При этом нельзя сказать, чтобы Николай полностью заменил александровское правительство. Два ключевых администратора, министр иностранных дел граф Нессельроде и министр финансов Канкрин, сохранили и даже упрочили свое положение, хотя дух нового царствования был подчеркнуто национальный, а эти двое были немцы и оба нечисто говорили по-русски. (Впрочем, царь, правительство и двор всё равно изъяснялись и вели переписку на французском.)

Карл Васильевич Нессельроде (1780–1862) к тому моменту ведал иностранными делами империи уже десять лет. Именно ведал, а не руководил, ибо и при Александре, и тем более при Николае внешнеполитической стратегией всегда управлял сам государь. Времена, когда какой-нибудь Воронцов или Чарторыйский могли проводить собственную дипломатическую линию, канули в прошлое. Для новых условий Нессельроде подходил просто идеально.

Карл Нессельроде. Г. фон Ботман

Это был человек ловкого ума и большой придворной опытности, умевший заранее улавливать желания высшей власти и затем их исполнять. «Угождать и лгать царю, угадывать, куда склоняется воля Николая, и стараться спешно забежать вперед в требуемом направлении, стилизовать свои доклады так, чтобы Николай вычитывал в них только приятное, – вот какова была движущая пружина всей долгой деятельности российского канцлера, – пишет советский историк Е. Тарле. – Царь обыкновенно его ни о чем не спрашивал, и, входя в кабинет для доклада, Карл Васильевич никогда не знал в точности, с какими политическими убеждениями сам он отсюда выйдет».

Некоторые политические убеждения у графа всё же имелись – ни в чем не противоречившие взглядам государя, но все же дорого обошедшиеся империи.

Большая карьера Нессельроде стартовала во времена Венского конгресса, когда ослепительно сияла звезда Меттерниха, и Карл Васильевич навсегда сохранил веру в гениальность австрийского канцлера.

Нессельроде свято верил в нерушимость меттерниховской системы коллективной безопасности и сильно поспособствовал тому, что Россия совершила две тяжелые стратегические ошибки, которые привели сначала к международной изоляции страны, а затем и к войне со всей Европой. Как мы увидим, министр неверно спрогнозировал реакцию держав на турецкую политику Петербурга и слишком понадеялся на поддержку австрийских союзников. Безусловно Нессельроде делал лишь то, чего хотел император, но информация, которой руководствовался Николай, поступала из министерства иностранных дел. Назначенные графом посланники сообщали из Лондона, Парижа и Вены то, что должно было понравиться царю. «…Сии следовали указаниям своего шефа-канцлера и своим карьеристским соображениям и писали иной раз вовсе не то, что видели их глаза и слышали их уши, а то, что, по их мнению, будет приятно прочесть властелину в Зимнем дворце, то есть нередко льстили и лгали ему почти так же, как и сам Нессельроде. А когда и писали в Петербург правду, то Нессельроде старался подать ее царю так, чтобы она не вызвала его неудовольствия» (Е. Тарле).

Современники утверждали, что главной целью всех поступков графа Карла Васильевича было стремление сохранить свой пост. Если так, то с этой задачей Нессельроде блестяще справился: он бессменно пробыл министром до самого конца николаевского правления.

Другим правительственным долгожителем был министр финансов Егор (Георг) Францевич Канкрин (1774–1845), но слава у него совсем другая, чем у Нессельроде. Кажется, это единственный николаевский деятель, о котором почти все мемуаристы и историки отзываются в целом одобрительно.

У этого немецкого уроженца было университетское образование – редкость для тогдашних министров. К тому же, в отличие от всех остальных, Канкрин вышел не из офицеров, а начинал службу по экономической (солеваренной) части. Он выдвинулся во время Наполеоновских войн, когда стал военным снабженцем – в 1814 году был уже генерал-интендантом всей действующий армии. На этом традиционно проблемном, коррупционном посту Егор Францевич проявил себя весьма распорядительным, аккуратным и честным администратором. Материальное обеспечение войск находилось на неплохом уровне, взяток и хищений не было, а самое большое впечатление на императора Александра произвело то, что Канкрин сумел вшестеро сократить выплаты, которых требовали от русской армии иностранные поставщики.

Егор Канкрин. Г. фон Ботман

В мирное время обнаружилось, что генерал-интендант разбирается не только в проблемах военного снабжения, но и в широком круге финансово-экономических вопросов. Должность министра Канкрин занял в 1823 году и оставался на ней больше 20 лет.