— Когда я снова приду прощаться с тобой на смертном одре, ты уж, пожалуйста, доведи дело до конца, иначе я сам тебя убью. Ты хоть понимаешь, как мы расстроились?

А Джон ответил:

— Что поделать, Майкл. Люди расстраиваются. И умирают.

— Да, — ответил я, — но не дважды.

Но, конечно же, я очень горевал, когда мне пришлось прощаться с Джоном во второй раз — на этот раз навсегда. Он был моим кумиром, прекрасным режиссером и одним из поистине великих талантов своего поколения; он очень много сделал для меня лично.

С большинством моих близких друзей я познакомился в Лондоне в конце 1950-х и начале 1960-х. Наша дружба, доверие, взаимное уважение и привязанность крепли годами. Мы называли друг друга «сиротками из Мэйфэйра». Все много работали, но при любой возможности находили время встретиться за обедом или ужином. Нас было десять, а осталось четверо: владелец ночного клуба Джонни Голд, композитор Лесли Брикасс, фотограф Терри О’Нил и я.

Мне очень не хватает моих друзей. Первым не стало моего пресс-агента Тео Коуэна, тихого, меланхоличного, так любившего пошутить. На вопрос: «Как дела?» — Тео всегда отвечал: «Расскажу сначала о плохом». Он умер так же тихо, как жил: прилег вздремнуть после обеда в офисе и так и не проснулся. Его смерть стала тревожным звоночком для нас, «сироток из Мэйфэйра»: мы поняли, что невечны.

На похоронах Тео кто-то из нашей компании сказал: «Вот и первую кеглю сбили на нашей дорожке».

Но Тео был старше нас всех, и сначала кегли сыпались не так часто. В 1998 году умер мой агент Деннис Сэлинджер. Я потерял не только агента, но и прекрасного наставника, советчика и друга. Деннис уверял нас, что его рак излечим, но ошибся — вероятно, впервые в жизни. А может быть, как мне сейчас кажется, догадывался о скорой смерти, но решил оставаться хорошим агентом и верным другом до самого конца: знал, что я не поеду в Голливуд на съемки следующего фильма, если не буду знать, что, вернувшись, снова увижу его. После смерти Денниса в моей жизни образовалась огромная пустота.

Музыкальный продюсер Микки Мост был самым спортивным из нас, и когда он сократил свою ежедневную пробежку до пяти миль, кто-то из нас пошутил, что он, верно, заболел. Оказалось, это правда: его убила тяжелая неизлечимая форма рака легких, развившаяся от ядовитого асбеста в стенах студий звукозаписи, где он проработал всю жизнь. В последний раз, когда мы с ним обедали, мы знали, что не увидимся больше, но все равно смеялись всю встречу. Все началось, когда я спросил его, что ему сказал врач, и Микки ответил: «Я спросил его: “Доктор, сколько мне осталось?” А он говорит: “Скажу прямо — вещи в химчистку сдавать нет смысла”». Я хохотал до слез и все еще утирал слезы, когда мы обнялись у выхода из ресторана и разошлись в разные стороны. Я повернулся, чтобы взглянуть на него в последний раз, и он скрылся за углом Беркли-сквер, там, где сейчас салон «Роллс-Ройс». Я плакал, но Микки, наверное, продолжал смеяться. Шел 2003 год; Микки было шестьдесят четыре.

Пять лет спустя мы потеряли Дага Хэйварда, нашего портного и дорогого друга. Мы звали его Буддой с Маунт-стрит, а все потому, что он всегда выделял на обед ровно час и ни минутой больше, когда мы всей компанией встречались в Мэйфэйре и назывались «сиротками из Мэйфэйра» (хотя сейчас чаще встречаемся в River Café). Но на самом деле Даг ушел от нас намного раньше: его некогда острый рассудок затуманила жестокая и унизительная болезнь Альцгеймера. Когда человек заболевает болезнью Альцгеймера, ты знаешь, что он умрет, но это может случиться нескоро. Заболев, мой друг Даг ушел к горизонту, но скрылся за ним лишь через три года. Однажды я пришел навестить его в его квартире над ателье. Он сидел и смотрел телевизор.

— Привет, Даг, — поздоровался я.

Он повернулся, взглянул на меня и ответил:

— Привет.

И снова уткнулся в телевизор. В тот момент я понял, что Даг никогда не вернется.

После смерти Дага кто-то наверху прицелился получше, и кегли стали падать одна за другой. В 2016 году умер еще один наш друг, трихолог Филип Кингсли, который всегда берег наши головы от перхоти и облысения. Еще через год не стало Роджера Мура. Роджер был одним из самых прямодушных, надежных и щедрых людей, кого я знал. Мы познакомились в 1961 году, когда я закончил сниматься в телефильме «Купе». В отличие от меня, Роджер тогда был уже знаменит после сериала «Святой». Мы с Терри Стэмпом шли по Пикадилли и, к своему восторгу, заметили чуть поодаль Роджера, элегантного и жизнерадостного, как всегда. Он шел нам навстречу по противоположной стороне улицы. Затем он перешел через дорогу и направился к нам, а мы стали оглядываться, решив, что он увидел кого-то за нашей спиной. Но нет. Роджер подошел к нам, улыбнулся и сказал:

— Вы же Майкл Кейн?

— Да, — ответил я.

— Я смотрел «Купе». И просто хотел сказать, что вы станете звездой.

Он пожал мне руку, ушел, и в следующий раз мы увиделись лет через пять-шесть, когда его предсказание сбылось. Но эта встреча на улице и его слова очень меня вдохновили; так началась наша дружба, длившаяся почти шестьдесят лет.

В 2017 году, ясным весенним вечером, когда солнце светило в окна нашего дома, с юга Франции позвонил наш общий друг Лесли Брикасс и сообщил, что Роджер только что скончался. Он уже некоторое время болел, и эта новость не стала неожиданной, но все равно потрясла меня. Мне больно до сих пор. Всего через час Лесли позвонил снова и сказал, что умер Джерри Перенчио — один из моих близких голливудских друзей, добрейший и самый бескорыстный из всех богатых людей, которых я встречал на своем веку. Я просто онемел от горя. «Лесли, не пойми неправильно, — сказал я, — я очень тебя люблю, но сегодня больше не звони». Я выключил телефон и лег спать.

Я видел, как люди, подобно Микки и Тео, сгорали от болезни в одночасье; видел, как друзья, подобно Дагу, угасали постепенно. Не знаю, что хуже для самого человека и его ближайшего окружения — первое или второе, но точно знаю, чего хочу сам. Я хотел бы прожить долгую жизнь, как Роджер, работать до самого конца, как Деннис, смеяться за прощальным обедом, как Микки, а когда настанет мой час, лечь вздремнуть и не проснуться, как Тео.

Это очень грустно, когда твои родные и друзья начинают умирать, а ближний круг редеет. Не каждый оптимист сумеет узреть в этом что-то хорошее. И даже если смерть становится твоим более-менее постоянным спутником, легче не становится. К этому нельзя привыкнуть. Однако я заметил, что по мере того, как нас остается все меньше и меньше, наш небольшой круг становится теснее, а отношения — ближе. Кроме того, после смерти своих друзей я лучше узнал их вдов, которые, пока были живы их мужья, всегда держались немного в стороне от нашей компании.

Когда твои ровесники начинают уходить, остается меньше конкурентов в борьбе за лучшие роли. Алек Гиннесс однажды ехал в такси, и водитель, как свойственно лондонским таксистам без стыда и совести, указал ему на эту особенность возраста. Это было много лет назад, в том году, когда один за другим скончались великие британские актеры Энтони Куэйл, Рекс Харрисон и Лоуренс Оливье. Таксист спросил Алека: