Игорь стал что-то негромко говорить ей, а потом медленно расстегнул на себе пояс и протянул его Ольге. Она приняла, но продолжала молчать, словно не веря в случившееся. А потом… Княгиня даже руку закусила, чтобы не охнуть, когда увидела, как Ольга надела пояс под рубаху. Это могло означать только одно: дева-воин носила ребенка от Игоря, и он дал ей свой пояс, ибо считалось, что пояс отца, который носят под одеждой, защищает плод от всякой напасти.

Замерев, Гордоксева смотрела, как Ольга и Игорь глядят друг на друга, а потом порывисто обнялись. Игорь легко подхватил Ольгу на руки, пронес мимо отступившей в сторону княгини. Она еле перевела дыхание. Так вот оно что… Такая достойная и гордая Ольга… А Игорь, просватанный за другую… Но он ни за что не откажется от Светорады. Ибо Светорада – это Смоленск.

А как же тогда внимание Ольги к Асмунду? И Гордоксева хотела было подняться к Асмунду и все поведать ему, но тут ее привлекли крики во дворе и чей-то голос, громко вопрошавший, где княгиня. И она вскоре поняла, чей это голос, – гридня Бермяты. А он просто так не станет тревожить хозяйку среди ночи.

– Чего надобно? – спросила Гордоксева, выходя на галерею и направляясь туда, где возле крыльца кружил на взмыленном коне верный гридень.

– Не вели казнить, вели слово молвить, сударыня! – соскакивая с лошади, воскликнул Бермята. Сорвал шапку, вытер вспотевшее лицо.

– Недоброе дело случилось, княгиня. Хотя всем и ведомо, как ты оберегаешь напророчившую тебе счастливую судьбу кликушу, да только… Короче, после встречи с тобой волхвы разлютовались и убили пророчицу. А тело ее на дубе у развилки дорог за городом повесили. Сударыня!..

Гридень кинулся к княгине, хотел поддержать, когда она пошатнулась, однако Гордоксева смогла совладать с собой, отвела услужливо протянутую руку. И вспомнилось: убить того, кто предсказал добро, значит лишиться силы этого предсказания, повернуть свою удачу вспять.

Гордоксева рванула золоченые застежки у горла, будто ей не хватало воздуха. Ей надо было… Но думалось лишь об одном: пришло время, когда счастье изменит ей. Пойдет на убыль, как уходит в положенную пору в темень светлый месяц.

Стемка проснулся оттого, что ему было невыносимо жарко. И в горле так… Как уксуса глотнул. Веки не поднять… будто свинцом налиты. Н-да, повеселились они вчера на хмельном пиру. Последнее, что он помнил, – как они с Потворой тащили обмякшего княжича Ингельда через двор к дружинной избе: сын Эгиля и Гордоксевы даже тут, в родительском тереме, предпочитал ночевать с боевыми побратимами. Но все же, какого лешего, так жарко!

Стема поднял голову и… обалдел. Вот это дела, разрази гром! Оказывается, он голый лежал на одних полатях с такими же голыми Ингельдом и Потворой. Причем лежали они тесно сплетясь, вповалку, обнявшись, По крайней мере, рука Ингельда обнимала Стему, а между ними была нагая Потвора.

Стема потряс головой. Так вот оно как… Уж, видно, повеселились вчера.

Он скинул с себя тяжелую руку княжича, стал перебираться через Потвору. Видать, дали они тут чаду, когда задвинули за собой створку закута княжича. И хорошо, что хоть задвинули, а то потом те же побратимы дружинные могли подглядеть. Хотя вчера все так перепились… Но сегодня Стемке лучше убраться подобру-поздорову.

Он с трудом стал подниматься с полатей, едва не рухнул. Потом пошарил в ворохе разбросанной одежды, нашел свои штаны, натянул так быстро, как только сумел, долго путался в завязках рубахи, пока смог просунуть голову в вырез. Голова была тяжелой, самого его качало, да и в горле все пересохло, язык словно деревянный. Он налег на створку заслона закута, отодвинул и вывалился в общее помещение дружинной избы. Слава богам, все спят. Зычный храп, запах перегара, лежавшие как попало тела. Ставни задвинуты с ночи, в помещении полутемно, однако снаружи уже явственно доносился гул проснувшегося подворья, петушиное кукареканье, ржание лошадей, голоса дворни.

Выбравшись в сени, где у дверей стояла кадка с водой, он зачерпнул ковшом и стал долго пить. Хорошоооо! Сейчас бы еще квасу холодного – и жизнь вообще стала бы радостной. Но прежде чем удалиться, Стема подумал о Потворе. И отчего-то неуютно сделалось. Знал ведь девку едва ли не сызмальства, а чтобы так… И он вернулся, стал ее расталкивать.

– Шла бы ты к себе, а то немало найдется охотников позубоскалить.

Потвора очнулась гораздо быстрее, чем ранее Стема. Поглядела на него хмуро и сердито, прячась под накидкой Ингельда, рукой махнула, отгоняя.

– Глаза бесстыжие отведи!

– Ну вот. Уже и бесстыжие. А не сама ли их недавно цветами лазоревыми называла? Ну ладно-ладно! Давай одевайся, выведу тебя тихонько.

Она шмыгнула, как мышь, втянув голову в плечи, рыжая растрепанная коса моталась по разорванной на спине рубахе.

Стема вышел на крылечко, щурясь на ясный свет. По небу неслись легкие перистые облака, было тепло, вставшее солнце обещало еще один погожий день. Дни-то и в самом деле стояли погожие дальше некуда. В пору порадоваться, да только вокруг все чаще поговаривают о засухе. Но Стемка – воин, он о земле и урожае не больно задумывался. Вот скоро придет весть из Гнездово, протрубят о походе… Хорошо. Правда, многие твердят, что в этом походе дело дальше болтовни и переговоров не двинется, что сам Олег такого мнения придерживается, однако все равно любо, когда рать против рати становится. И чего они там в Гнездово тянут? Уже, почитай, неделю струги проверяют, оружие точат, обговаривают мелочи. А чего, спрашивается, обговаривать?

Обычно Стема с утра шел на стрельбище, чтобы навыков не растерять, а то и с мечом упражнялся. Однако сейчас, когда голова еще гудела после хмельной пирушки, решил отложить учение. И он отправился туда, где челядинцы вращали ручку ворота у колодца, доставая ведро. Первому же сделал знак: мол, поделись водицей. Но не стал пить, а щедро облился, с головы до ног. И второе ведро туда же – на голову. Эх!

Позже Стема лениво сидел на завалинке у поварни, когда увидел куда-то спешившую Светораду. Девушка шла в сопровождении двух чернавок (Потворы, конечно, не было с ними, она еще не скоро очухается) и няньки Теклы. Старушка набросила на плечи княжне длинную светлую шаль из тонко плетенного льна с длинной бахромой и все ворчала: дескать, и не стыдно носиться, как простой девке, в одной рубахе!

– Да отстань ты, Текла, голубушка, – отмахнулась девушка от кудахчущей Теклы. – День-то вон какой теплый… Еще шубу на соболях на меня накинула бы. Да я вернусь скоро.

Стема невольно улыбнулся, наблюдая за ними. Светорада, с ее золотистыми кудряшками у лица, длинной косой и мягко колышущейся под беленой рубахой грудью, показалась ему забавной и какой-то очень милой. С чего бы это? Неужели он забыл, какова она на самом деле, поддался ее очарованию, как все вокруг? Но Стема помнил, о чем у них с Ольгой договорено, и подошел к княжне.

– И куда ты так спешишь, Светка, радость наша! Никак на очередную гулянку?