В дверь постучали.

– Войдите.

Софа собственной персоной крадется виновато ко мне.

Вечная актриса!

– Присаживайся, – приказываю я, откидываясь на подушки.

– Ты звал?

– Да! Результат ДНК экспертизы пришел. Я – отец Ивана.

– Я же говорила! – бывшая попыталась кинуться мне на шею.

Но я пригрозил ей пальчиком.

– Значит, так Софья Ильинична. Я тут много думал и постановил. Не буду рассказывать сыну, что вы его выбросили как мусор, оставив в родильном отделении.

Софа благодарно облизала меня взглядом.

– В обмен на услугу…

– Какую, – запищала бывшая.

– Вы испаритесь из нашей с сыном жизни.

– Но Ванечка, он уже привык ко мне!

– Я разрешаю Вам встречаться. Никаких запретов. Не буду втыкать палки в твой запрос по восстановлению тебя в материнских правах. Моему сыну нужна мать. Если надо дам показания.

– Спасибо, – быстро соглашается Софа, кивает ухоженной головой.

–Ты свободна. Зайди к Ваньке, скажи, что сожалеешь, но вынуждена уехать в длительную командировку.

Софа бочком удаляется. А я смотрю в потолок, набираюсь храбрости для самого важного разговора в моей жизни.

Поднимаюсь, бреду к Ваньке в палату.

– Привет! – вхожу, понуро опустив плечи.

– Клим! – мальчик подбегает ко мне, обнимает здоровой рукой.

Глажу его по щеке.

Хочу наклониться к нему всем телом, обнять крепко, защитить от всех напастей.

Но до смерти боюсь напугать.

И признательного разговора боюсь до смерти. Будто сейчас решается моя судьба.

– Болит? – пацан показывает глазами на хромающую ногу.

Болит, но не там. В груди острая боль, уничтожает мой мир. И только ты Ванька сейчас можешь меня излечить своим прощением.

Если твое маленькое сердечко справится с грузом прощения, тогда со мной и моей жизнью произойдет чудо.

Подмывает сказать вслух, но терплю.

Нельзя вспугнуть ребенка.

Тщательно скрываю переполняющие меня эмоции.

Твержу себе как заклинание: – Ванька – он добрый. Простит меня.

Нервные спазмы в животе становятся всё ярче и явственнее.

Меня – майора, только что словившего две пули, затапливает паника. Боюсь поговорить с одиннадцатилетним ребенком.

Закатываю глаза, выпаливаю:

– Ваня, если бы сейчас сюда вошел человек и сказал, что он –твой родной отец. Ты бы его простил?

Огромные карие глазенки округляются, тонкие губки трясутся:

– Дядя Клим! Вы зачем спрашиваете? За что мне его прощать! Меня ведь украли. Он не виноват!

Нет сил бороться с детским великодушием, обнимаю Ваньку за здоровое плечо, кричу:

– Ваня, я твой папа!!

– Я так и знал, – смеется сквозь слезы пацан, обнимая здоровой рукой меня за талию.

Мы сидим вместе до обеда, а после Ваню увозят в детский дом.

– Ванюша, ты не переживай, мой хороший. Документы быстро оформим. Через неделю-две уже заберу тебя домой.

– Папа, а Полина бросила меня.

– Нет, сынок, она уехала в командировку.

С отъездом сына на душе становится тоскливо. Пора выписать себя из больницы. Дома долечусь.

Ловлю себя на мысли, что безумно соскучился по Андреевой.

В конце концов, ну что плохого она сделала?

Спасла моего Ваньку?

Нашла его настоящего отца?

Отпустила самовольно сестру в отпуск?

Вычислила Темного, через которого мы повязали всю банду Резвого?

Обманом влюбила меня в себя?

Заставила упоротого майора думать о семье?

Перевернула жизнь в департаменте с ног на голову?

Уже весь город гремит, о том, как две близняшки провели систему правоохранительную. Дело на конроле у высших чинов. Значит, не удастся замять.

Есть еще одна проблема, сейчас Виталина в бегах.

Я не знаю, как ее вернуть.

Виталина

Прячусь в огромном пустынном доме Аркаши.

Не знаю, сколько прошло дней. Кажется, пробежала вечность.

Не привыкла надолго оставаться в одиночестве.

Целыми днями мурлычу себе под нос песню Славы:

«Одиночество-сволочь, одиночество-скука

Я не чувствую сердце, я не чувствую руку

Я сама так решила, тишина мне подруга

Лучше б я согрешила, одиночество-мука.

Одиночество-су…

Я ж сама дверь закрыла

Я собою довольна

Отчего же так плохо

Отчего же так больно?!»

Даже Аду забрали. Совсем не с кем поговорить.

Набираю незнакомый мне номер, записанный в телефоне рукой Полины:

«Мама»

Нервно кусаю губы, вспоминая Ванюшку, вот и у нашего подкидыша нашлась мама.

А возможно и папа. Жаль, что это не Клим. Я бы искренне порадовалась за любимого майора.

– Алло. Говорите. Вас не слышно, – трубка отключается. Набираю снова.

– Мама, – говорю скороговоркой.

– Виталиночка, родная, что там у Вас произошло? Полинка злая на тебя. Не хочет ни видеть, ни слышать. Против нее расследование ведут. Грозят сроком. Тебя ищут. Пришлось все связи вашего отца подключать.

– Ма-ма, я запуталась, – реву в трубку.

– Дочка, скажи адрес, я сейчас приеду.

– А ты меня не выдашь?

– Милая, я же твоя мама. Конечно, нет!

Называю адрес. Уже через два часа открываю дверь.

– Мама, – бросаюсь в объятия высокой стройной женщины с грациозной осанкой и блестящими карими глазами, в которых стоят слезы.

– Виточка, девочка моя, – жгучие губы бродят по моему мокрому лицу, зацеловывают меня.

Через десять минут уже сидим за столом, накрытом маминой стряпней. Курочка с картошкой, лимонный пай – мой любимый с далекого детства.

У меня к маме лишь один вопрос, но так сразу не решаюсь задать.

Вгрызаюсь в куриную ножку, мама улыбается, гладит меня по лицу.

– Виталина, тебе надо извиниться перед папой и вернуться домой.