– Но Кавиану говорил, что может расторгнуть наш брак с Раэмом.

Божество в зеркалах рассмеялось тысячей лиц, и от этого смеха женщине стало жутко.

– Расторгнуть брак, дитя дракона? Что значит глупый обряд? Существует ваш брак или нет, это абсолютно не важно! То, что вас соединяет, это не обряд и не магия. Это нечто совершенно другое. Прислушайся к себе, спроси у своего сердца и постарайся услышать правду, а не свои обиды. Даже если Раэм тебя отпустит и ты умчишься, легкая и необремененная, в бесконечные небесные просторы, где будешь упиваться этой самой пресловутой свободой, то разве тоска по нему не будет тянуть тебя камнем вниз? Разве не будут твои душа и сердце рваться на части от того, что он не рядом, делая крылья неподъемными? Разве твое тело не будет изнывать, желая его прикосновений, вкуса и запаха?

– Значит, для меня свободы нет? – кусая губы, пробормотала Кариба.

– Ну, почему же, есть. Свобода любить и быть любимой, и свобода всегда ставить счастье любимого превыше себя самой. Или свобода оставить его и вечность жить так, как хочется самой, но с огромной пустотой в душе. А еще есть свобода оставаться с ним рядом и заставлять страдать обоих, позволяя себе играть роль вечной пленницы. Выбор так огромен, дитя дракона. Только ни я, ни Оракул, даже если бы он существовал, не сказал бы тебе, какой правильный. Он должен быть только твоим, потому что тебе с ним жить и тебе за него отвечать.

Жена повелителя замерла и смотрела в эти глаза. Свои собственные и все же взирающие на нее из невообразимых глубин бытия и времени. Они расчленяли ее и выворачивали наизнанку, и было трудно дышать.

– Дитя дракона, если ты останешься в Зале Голосов чуть дольше – умрешь. Сила этого места разрушит тебя без остатка. А тебе еще нужно освободить моего сына. – Голос звучал теперь повелительно.

– Почему именно я? – Кариба действительно почувствовала слабость…

– Потому что твой муж совершил ошибку. Он заключил договор с моим сыном, ведь метка у него не просто так. Не знаю, что было условием, могу лишь предположить. Ничего твой муж не желает сильнее, чем тебя. Ничего мой сын не может желать сильнее, чем свободу. И поэтому именно ты должна освободить его силой своей крови.

– Почему?

– Потому что тогда Кавиану будет у тебя в долгу, и ты сможешь просить его, о чем захочешь. Только хорошенько подумай, прежде чем просить. Мой сын – большой хитрец и озорник.

– Вы называете озорником бога, что играет жизнями и смертями множества существ!

– Ах, дитя дракона! Приди ко мне еще раз, через много, много лет. Когда у тебя будут свои дети, и мы продолжим этот разговор. Сейчас поди прочь, твои силы уходят, а отчаянные стенания твоего дракона сводят меня с ума. Уходи!

И тысячи лиц исчезли, оставив перед Карибой единственное отражение себя самой, и оно пугало даже больше, чем чужая сущность за собственным лицом. Это место действительно выпивало ее. Мертвенно-бледное лицо и провалившиеся лихорадочно блестящие глаза четко об этом свидетельствовали.

Она поспешила к выходу из этого жуткого и прекрасного места, и каждый новый шаг был тяжелее и болезненней предыдущего. Когда она добралась до совершенно темного коридора, то силы совсем оставили ее. Очень захотелось просто спать. Решив немного отдохнуть, Кариба присела и закрыла глаза. Тяжелый сон навалился мгновенно, запуская в нее цепкие когти и утягивая все глубже. Осознание непоправимости происходящего наполнило душу какой-то безысходностью. Тоской по тому, кого она покидает, и неожиданным пониманием , какую же боль причинит своим уходом. Драконица потянулась внутренне к Раэму, и он ответил ей сразу, будто только этого и ждал. Его боль, отчаянье и гнев обрушились на нее диким водоворотом силы.

– Вернись ко мне! Вернись, жизнь моя! – неистовый призыв человека и дракона рванул ее из тяжкого забытья, вливая новые силы.

Яростный приказ и тоскливая мольба слились в этом безумном вопле души и заставили ее идти вперед. Кариба шла, возвращаясь к Раэму. К своей боли. К своей любви. К самой неприступной темнице, из которой нет выхода. К своей свободе!

Раэм разбивался в кровь об невидимую, но неприступную стену, что снова встала между ним и Карибой. Боль и ярость от ее неповиновения, страх за ее жизнь, паника от мысли, что она может не вернуться – все эти чувства разрывали и мужчину, и дракона на части. Мужчина яростно упрекал дракона в том, что тот впервые за долгие годы дал слабину и убедил его поверить и отпустить свою жену одну туда, где ей могут грозить неизвестные опасности. Нужно было хватать и тащить ее прочь от этих проклятых пещер, а не колебаться, идя на поводу у собственного зверя.

А вот теперь он сидит, обессилев от бесполезной борьбы с магическим барьером, и с тоской смотрит на чернеющий вход, поглотивший его жену. Он, Раэм Дараисский, впервые по-настоящему сломлен, раздавлен неожиданным осознанием того, что даже если Кариба и вернется, то все действительно больше не может быть, как раньше. Его жена изменилась. Оставшись той прежней Карибой внешне, такой же красивой, безумно желанной, единственной во всех мирах, она изменилась внутренне до неузнаваемости. Он помнил и рисовал ее в своей памяти той девчонкой с обжигающе синими глазами. Ту, которую он увидел на тренировочной площадке в замке ее отца, – яркую, дикую, живую, словно ветер, который захотел поймать, удержать в своих руках любой ценой, подчинить и сделать только своим. А еще он помнил ее холодной и жестокой, карающей его за то, что он лишил ее свободы. Помнил, как день за днем сходил с ума от того, что владел ею, отчаянно желая убедить самого себя, что вот теперь у него в руках и есть все то, чего только может желать мужчина и дракон. И каждый раз невыразимо жутко страдал от того, что она была рядом, его пальцы касались ее кожи, его губы и руки каждую ночь распаляли ее тело, сжигая его самого, ее стоны ласкали его слух, когда он приносил им обоим невообразимое наслаждение, но всегда между ними была грань. Такая же невидимая глазу, но от этого не менее непреодолимая, как и тот барьер, что сейчас разделил их. Он никогда не признался бы никому, что эта женщина с первого же касания проникла внутрь него, запечатлевшись на его душе навсегда глубочайшим клеймом. Он, Раэм-Драконий повелитель, стал собственностью, рабом своей жены, едва только она впервые заглянула в его мрачную душу своими синими озерами бездонной чистоты. И чем больше он день за днем пытался подчинить ее внешне, тем более попадал в зависимость внутренне.

А его жена, принадлежа ему, будучи его по законам богов и их созданий, безропотно отдавая ему свое тело каждую ночь, все равно оставалась свободной от него. Он всегда обладал лишь внешней оболочкой, как она и сказала тогда давно. Все его попытки проникнуть глубже, оставить собственную метку на ее душе были провальными. Подчиняясь, она, словно вода, каждый раз протекала между его пальцами, смывая с него грязь слой за слоем, меняя его, но не давая ни малейшего шанса изменить себя. На ней не было его отпечатка, как и вода, она принимала его, расходилась кругами, а потом вновь становилась прежней зеркальной гладью, на которой не оставалось ни его следа, ни даже его отражения.