И никто во всем Дараиссе не мог бы и представить, как близок их жесткий и всегда побеждающий повелитель к полному поражению. И как ему иногда хотелось не быть гордым правителем, а стать тем самым мальчишкой-соседом, которого он одним словом обрек на смерть. Ведь у того паренька было то, чего никогда не получить повелителю. Искренняя привязанность его жены, ее настоящий смех и улыбки, общие интересы и секреты. Все то, что отчаянно хотелось получить ему, Раэму, но этого не могли дать ни дорогие подарки, которыми он осыпал Карибу, ни ласки, к которым он ее принуждал, ни приказы, которым подчинялись все вокруг, но не душа его жены.

И вот сегодня, на один короткий обжигающий момент времени в его руках была другая Кариба. Желающая его, ослепительно-яркая, безумно прекрасная и свободная в танце их страсти. Та самая, к которой он тянулся, рвался изо всех сил, как юный и глупый дракон, тщетно стремящийся долететь до Светила. Она сгорала в его руках по собственной воле. Она сжигала его своим собственным желанием. Она в тот короткий миг была ЕГО больше, чем за все их прежние ночи вместе взятые. Теперь он на самом деле знал, какая она. И это знание действительно могло его уничтожить, если вдруг она снова исчезнет из его жизни. На этот раз окончательно и бесповоротно. Зная Карибу прежней, он сходил с ума от тоски и любви много лет. Узнав Карибу такой, настоящей, он больше не смог бы сделать ни одного вдоха, потеряв ее. Его сердцу просто не будет смысла делать следующий удар, если он узнает, что жены больше нет в его жизни.

Раэм поднялся и положил окровавленные ладони на барьер. Он будет стоять здесь хоть вечность, пока не увидит свою жену вновь. Или умрет в ожидании. Закрыв глаза, он открыл свой разум, пытаясь дотянуться до разума Карибы и понуждая сделать то же самое дракона. Ведь их легенды говорили, что истинные пары могут чувствовать друг друга и общаться, несмотря на расстояния и магические преграды. Его сознание осторожно, как на ощупь, стало пробираться во тьме в поисках возлюбленной. Минута шла за минутой, но не было ничего, кроме темноты и пустоты, высасывающей из него тепло. Раэм не собирался сдаваться. Он, не обращая внимания на то, что это место просто сосет из него жизненную силу, протолкнул свое сознание дальше. И вот он почувствовал, нащупал в этой алчной тьме слабый отголосок сознания любимой. Это был словно тихий усталый голос. Ее голос, затихая, взывал его о помощи, тянулся к нему, умирал от тоски по нему. Кариба будто прощалась с ним, и ее боль и сожаление от потери только что обретенного и так быстро исчезающего волшебства, что родилось между ними сегодня, влилось мощной рекой в его душу.

– Нет!!! – закричал Раэм. – Я не позволю тебе уйти! Ни сейчас! Никогда! Вернись ко мне! Вернись, жизнь моя!

И он, собрав все свои силы в узкий и мощный поток, похожий на горную реку в паводок, направил его в тело своей жены. Как арканом он захватил ее сознание, одновременно вливая силы в тело, и потянул изо всех сил к себе. Мужчина обливался потом, ноги отказались его держать, и он рухнул на колени, не отрывая ладоней от невидимого магического барьера. И мужчина, и дракон дрожали от немыслимого напряжения, заставляя Карибу медленно, но неуклонно двигаться к себе. Никогда простые механические движения не требовали столь титанических усилий. Раэм держал глаза широко открытыми, но это не имело значения, так как из-за дичайшего напряжения перед ними все равно была лишь тьма.

С безумной паникой он начал ощущать, что силы иссякают. Скрутив себя и буквально вывернув наизнанку дракона, он рванул сознание жены на себя. И уже почти уплывая в забытье, почувствовал, как родное и теплое тело упало в его слабеющие руки.

– Ну вот, а говорят, что драконы – самые сильные и выносливые существа Дараисса, – услышал он сквозь сумрак в сознании ворчливый голос противного рыжего мантикора и почуял его запах. – А я вот только и вижу то одного, то другого, а то и двоих сразу, валяющимися без чувств.

Раэм хотел сказать, чтобы он убирался, пока цел, но язык не слушался его, и он только намертво прижал к себе жену, проваливаясь во тьму.

Дракон вытолкнул человека в сознание, резко разрываемый на части тревогой за свою пару. Раэм хотел рвануться, но, вдохнув родной запах Карибы и ощутив тепло ее тела, замер на месте и медленно открыл глаза. Его жена тихо лежала рядом с ним и ровно дышала во сне, ее лицо было таким спокойным, безмятежным и прекрасным, несмотря на бледность и осунувшиеся и заострившиеся черты. Прекрасная. Идеальная. Родная. Любимая. Моя. Каждое это слово, раньше не значившее для него ничего в этой жизни, сейчас вдруг стало серебряной струной в его душе, и теперь эти струны, собравшись вместе, начинали откликаться и петь у него глубоко внутри, стоило ему дотронуться до супруги лишь взглядом, просто подумать о ней. Раэм и сам не знал, были ли эти струны там всегда, надежно спрятанные в ожидании именно ее, или это Кариба создала их, дотянувшись до его сердца, а теперь и позволив коснутся своего.

Его носа достиг запах дыма и жаренного мяса, и повелитель Дараисса встрепенулся. Он становится беспечным и совершенно безответственным от одного только взгляда, брошенного им на жену. Совсем теряет голову и природную осторожность, подвергая их обоих опасности. Раэм быстро огляделся и заворчал недовольно. Они с Карибой опять были на той самой поляне с костром и лежали, закутанные в те самые одеяла, что попросила для него жена у мантикоров. Чуть поодаль у костра замерли в напряженных позах оба мантикора, заметив его пробуждение. Они, видимо, прикидывали, в каком настроении мог проснуться после случившегося Драконий повелитель. И, судя по быстро меняющемуся выражению лица того самого мантикора, что был с Карибой у пещеры, ничего хорошего не ждали. Неожиданно в их с женой сторону скользнула маленькая тень, и Раэм мгновенно напрягся. Его тело среагировало раньше мозга, и вот он уже сжимал тоненькую шейку кошачьего детеныша. Девочка безвольно повисла в его руке, покорно глядя на него своими раскосыми глазами. Мантикоры, издав какой-то неопределенный звук, дернулись в их сторону, желая спасти малышку. Раэм мог прекратить жизнь навязчивого ребенка из ненавистного племени, лишь чуть сильнее надавив, но вдруг вспомнил, что его жена проявляла странную привязанность к этому котенку и явно будет недовольна, если с ней что-то случится, поэтому он разжал пальцы, позволяя девочке упасть на землю.

Сам Раэм никогда не испытывал никаких чувств к детям. Когда Дараисс еще был объят вечными войнами, детей из побежденных племен чаще всего продавали на невольничьих рынках, но его никогда не занимал этот вопрос. Он считал это естественным процессом, одним из составляющих победы, либо поражения. Те, кто выступал против него и отказывался подчиняться, должен был быть готов к такому исходу для себя и своих детей, потому что Раэм побеждал всегда.

К собственным детям, рожденным от рабынь или свободных женщин, деливших с ним постель раньше, он относился не менее безразлично. Его управляющий всегда щедро закупал травы, нужные для предотвращения зачатия, однако некоторые глупые рабыни все же беременели нарочно, в надежде, что Раэм станет к ним благосклоннее, проникнувшись чувствами к будущему потомству. И совершенно напрасно. В дальней части поместья был построен большой дом, куда удаляли забеременевших рабынь, и там они производили на свет детей. Затем их продавали, и они никогда не возвращались в его постель. Дети, вырастая, были свободными в отличие от своих матерей и, получив солидное пособие для начала взрослой жизни, должны были навсегда покинуть пределы его замка и поместья. Раэм никогда не посещал тот дом. Никогда не видел ни одного из своих детей. Он их не хотел, и они были ему не нужны. Свободные женщины так же были вынуждены покидать его постель, едва Раэм узнавал об их беременности. Любые попытки в дальнейшем хоть как-то познакомить его с отпрысками жестко пресекались. Раэм сам был сиротой и рос при храме Светлых богов, где на него позже и упал взор и выбор тех. Он никогда не знал своих родителей, знал только, что они были коварно убиты в одной из междоусобиц, разрывавших тогда Дараисс. Став взрослым и начав свой поход, осененный помощью Светлых, он твердо решил для себя, что никакая семья ему не нужна. Ему не нужны дети, не нужна жена. И так было много лет, до тех пор, пока он не увидел Карибу. И одного взгляда, одного вдоха хватило понять, что ее-то он хочет для себя. И хочет так алчно, что не станет делить даже с ребенком, если тот зародится в ней. Нет! Она была его. Его добыча, его сокровище, его игрушка, которой он не хотел делиться ни с кем.