— Почему это? — я надулся. — Может, это будет моя авторская интерпретация! Призрак-хипстер!

Где-то за спиной прыснула Мияко, а Харука издала какой-то странный звук — то ли смешок, то ли всхлип.

Восхитительно. Теперь я ещё и развлекаю публику до начала спектакля. Прямо как тот клоун перед казнью…

Глава 20

Интерлюдия

За пять минут до начала спектакля Казума стоял за кулисами, не моргая. Очевидно — нервничал. Он не врал, когда говорил, что ненавидит публичные выступления.

В зеркале отражался уже не школьный задрот-архитектор, а Призрак Оперы — загадочный, элегантный и… всё ещё в глупом берете.

«Не могу поверить, что они реально разрешили мне оставить его, — думал он, разглядывая своё отражение. — Скорее после моей ворчливой лекции о важности личной интерпретации образа, просто хотели заставить меня замолчать…»

Мияко сидела в первом ряду, чувствуя, как колотится сердце. Казума за кулисами был таким другим. Излучал новую энергию. Она теребила прядь розовых волос: «Он понимает сам, насколько изменился? Или пока ещё нет…»

Её губы тронула лёгкая улыбка, когда она заметила, как он украдкой поправляет маску, думая, что его никто не видит. «Мой милый, нелепый хикки. Даже играя загадочного гения, ты остаёшься собой. И именно поэтому…»

Она не закончила мысль, потому что в этот момент погас свет, и зал затих в ожидании.

Харука, стоя за кулисами в костюме Кристины, чувствовала себя странно потерянной. Кенджи что-то говорил рядом, видимо пытаясь не забыть реплики, но все слова пролетали мимо сознания. Её взгляд был прикован к тёмной фигуре на другом конце сцены. Казума — нет, теперь уже Призрак — стоял неподвижно, как статуя. В полумраке его силуэт казался почти нереальным.

«Почему? — билась в голове мысль. — Почему, когда я должна играть влюблённую в Рауля, моё сердце так странно реагирует на другого? На того, кто всегда был где-то в тени…»

Она вспомнила его слова во время репетиции: «Что может быть сложного в том, чтобы изобразить безответно влюблённого?»

И что-то внутри болезненно сжалось.

В учительском ряду Рин сидела, выпрямив спину, как струна. На коленях лежал режиссёрский блокнот, но она даже не открыла его. Взгляд был прикован к тёмной фигуре, появившейся в глубине сцены.

«Это просто спектакль, — напоминала она себе. — Просто школьная постановка…»

Но когда раздался его голос — глубокий, бархатный, наполненный пронзительной тоской — что-то внутри дрогнуло.

— Твой ангел музыки здесь…

И в этих словах было столько невысказанной боли, что у неё перехватило дыхание. Потому что знала — это не актёрская игра. Это настоящее.

«Вот же, чёртов задрот! — думала Азуми, наблюдая за происходящим со своего места в осветительной будке. — Кто бы мог подумать, что он так сможет?»

Её пальцы автоматически управляли светом, пока мозг лихорадочно анализировал ситуацию. Харука, явно потерянная в своих чувствах. Мияко в первом ряду, не сводящая глаз со сцены. Рин-сенсей, забывшая про свои режиссёрские заметки.

«Казума-Казума, — Азуми покачала головой. — Ты даже не понимаешь, какую бурю поднял. И как много сердец сейчас бьются не в такт из-за тебя…»

Призрак двигался по сцене с неожиданной грацией. Каждый жест, каждое движение было наполнено необъяснимой мрачной элегантностью. Даже берет поверх маски каким-то необъяснимым образом добавлял образу особый шарм.

— Кристина… — его голос эхом разносился по залу. — Я учил тебя петь… Я дарил тебе музыку… А ты предала меня!

Харука в роли Кристины отшатнулась, и это движение выглядело пугающе естественным. Возможно, потому что в этот момент она действительно была напугана — но не Призраком, а собственными чувствами, которые накатывали волной.

Кенджи-Рауль выступил вперёд, заслоняя её собой:

— Оставь её, чудовище!

— Чудовище? — в голосе Казумы зазвенела такая горечь, что у многих в зале перехватило дыхание. — Чудовищен не я. Чудовищен весь этот мир.

Импровизация — этих слов не было в сценарии. Но они прозвучали так искренне, что никто даже не заметил отклонения от текста.

Сидя в середине зала, Юкино не могла поверить своим глазам. Вечно бурчащий отаку, двигался по сцене с грацией настоящего Призрака.

«Вот же, придурок, — думала она, — переделал цитату из гуля…»

Но что-то в его игре заставляло её сердце сжиматься. Может настоящая, непритворная боль, прятавшаяся за его идеально выверенными движениями?

На сцене всё шло к финалу.

— Ангел музыки обманул меня… — голос Харуки дрожал, и в кои-то веки это не было наигранным. — Ты не тот, за кого я тебя принимала…

Казума замер. На секунду ему показалось, что эти слова имеют куда больше смысла, чем предполагал сценарий. Но быстро взял себя в руки:

— А кем ты меня считала? — его голос звучал точно по тексту, хотя внутри всё переворачивалось. — Прекрасным принцем в сверкающих доспехах?

Кенджи выступил вперёд, и его игра выглядела действительно убедительной:

— Оставь её! Ты не можешь заставить её любить тебя!

Казума с какой-то печалью произнёс положенную реплику:

— Нельзя заставить полюбить. Но можно научить…

Мияко видела, как под маской Призрака Казума борется с собой. Как его пальцы иногда непроизвольно сжимаются в кулаки, когда слова роли слишком близко подходят к реальности.

«Глупый, — думала она с нежностью. — Даже сейчас пытаешься следовать правилам. Держаться текста. Не показывать, как сильно это всё задевает тебя…»

Рин сидела, впившись ногтями в ладони. Каждое слово на сцене отзывалось внутри болезненным эхом. Особенно когда Казума произносил монолог о масках и одиночестве — чётко по тексту, но с такой пронзительной искренностью, что у неё щипало глаза. Как странно. Всё происходящее на сцене сейчас, будто и не постановка вовсе, а рассказ юноши в маске… рассказ, который слишком похож на его правду.

— Выбирай! — голос Казумы гремел под сводами зала. — Либо ты останешься со мной навсегда, либо он умрёт!

Сцена была выстроена идеально: Кенджи с петлёй на шее, бутафорской, конечно, Харука в белом платье между ними, и Призрак, возвышающийся над всем этим, как тёмный ангел возмездия.

— Я выбираю… — голос Харуки дрожал, и в этот момент она действительно выглядела потерянной. — Я выбираю… спасти его.

И тут произошло странное. Когда она подошла к Призраку для финального поцелуя — момента, который должен был показать его преображение через любовь — их глаза встретились. На долю секунды. Но в этот момент оба почувствовали что-то