— Хотите, возьму это на себя, вам и так сейчас тяжело.

Меня тронул его порыв.

— Спасибо вам, но я должна сама… И будь что будет.

— Олеся, вы можете на меня рассчитывать, еслипонадобится какая-то помощь. Знаете, когда умирает старый человек, случается,что некому вынести гроб, не хватает мужчин… Я готов, если нужно…

— Спасибо, но, кажется, этой проблемы не будет…

— Ну и в дальнейшем тоже…

— Что?

— Можете на меня рассчитывать.

— Что это у тебя такой обалделый вид? — спросилаЛерка.

— Знаешь, он предлагал мне любую помощь, даже предложилприйти на похороны, чтобы нести гроб…

— Ничего себе! Это он один раз мельком увидал тебя вресторане?

— Нет, я вчера с ним встречалась.

— Зачем это?

Мне не хотелось рассказывать всю историю, и я простоответила:

— Он хочет экранизировать «Новости-хреновости»

— А он кто?

— Как я поняла, продюсер.

— Самая любимая твоя профессия! Это же правда жуть! Такты ему нужна, что он готов тащить гроб совершенно чужой женщины?

— Знаешь, во-первых, он много лет был любовником еедочери, так что…

— А теперь подбивает клинья под другую.

— Брось, Лерка, зачем так плохо думать о людях?

— Ладно, давай, звони сестрице.

Я набрала первый из номеров.

— Если кто другой подойдет, проси не Юлию, аДжулию, — подсказала Лерка.

Но по этому номеру никто вообще не ответил. Я набралавторой. И сразу же услышала Юлькин голос.

— Юля, это Олеся! Она выдержала паузу.

— Олеся? Как ты узнала этот номер?

— Юля, сегодня утром умерла мама. Она молчала.

— Похороны в пятницу. Ты приедешь?

— Извини, нет. И не беспокойся, я ни на что несобираюсь претендовать.

— Претендовать? — не врубилась я.

— Ни на какое имущество. Мне от этой женщины ничего ненужно.

— Юля, она же твоя мать. Ты же потом не простишь себе.

— Но она же себе все простила.

— Ее мучила совесть.

— Извини, это бесполезный разговор.

Я бросила трубку. Мне хотелось крикнуть ей, что мать может,потому и умерла, что Юлька ушла от нее на Спиридоновке, но это и впрямь былобесполезно. Так я окончательно потеряла сестру.

— Не приедет? Понятно, — грустно проговорилаЛерка. — А знаешь, это даже хорошо.

Утром я поехала встречать Гошку. Он был пришиблен.

— Мам, а бабушка… отчего умерла?

— От острой сердечной недостаточности.

— А отчего у нее эта недостаточность случилась?

Я вдруг поняла, что его мучает.

— Нет, Гошка, это не из-за тебя… Бабушка была старая, ипотом ее всю жизнь терзали страхи, а под конец еще и совесть. Вот сердце и невыдержало.

— Мам, а тетя Юля приедет?

— Нет, не приедет. Она не может.

— Не хочет, да?

— Ну, в общем…

— Мам, тогда мы к ней не поедем, ладно?

— Конечно, Гошка, с чего мы вдруг поедем к какой-точужой тетке. Как я рада, что вы с дедом приехали, мне будет не так одиноко.

— А дядя Митя?

— Дядя Митя ничего не знает.

— Опять поссорились? — огорчился Гошка.

— Да, и расстались. Я не могу выносить его характер.

— Жалко. Он вообще-то клевый… И потом, мне было быспокойнее за тебя…

У меня полились слезы.

— Ничего, сын, я не пропаду и без дяди Мити. Мнеспокойнее без него. Все будет хорошо, сыночка.

— Мам, если хочешь, я вернусь.

— Нет, поживи лучше с дедом, тебе это полезнее.

— А ты переедешь в бабушкину квартиру?

— Нет. Бабушкина квартира останется тебе. Вырастешь,женишься, будет у тебя свое жилье. А мне лучше здесь. Здесь же никто не умирал,с этой квартирой не связано еще ничего плохого… Мне хорошо тут работается. Акак поживает Марика и жирафик?

Через два дня после похорон я проводила Гошку с дедом. Итолько отъехав от аэропорта, сообразила, что за эти дни Аполлоныч ни разу мнене позвонил, что было по меньшей мере странно. Мог бы хоть спросить, что смамой, не нужна ли мне помощь. А ведь он, наверняка, все знает от Гриши.

Даже о том, что кроме трех соседей и моих друзей, напохоронах никого не было. Хотя мама была не так стара, чтобы никого из еезнакомых не осталось в живых. Просто она была тяжелым и не слишком добрымчеловеком… сделавшим, вероятно, немало дурного не только старшей дочери. Но и еежизнь была кошмарной. И какой же все-таки умный Миклашевич. Мать была лишеначувства юмора и от этого были ее беды… и беды Юльки тоже… А я была слишкомблизко к ним, чтобы это понять. Я вообще с трудом переношу таких людей. Мневспомнилось одно ток-шоу, в котором я участвовала. Там была молодая, красиваядевушка, то ли психолог, то ли телеведущая, а скорее всего то и другое в одномфлаконе. Боже, стоило ей открыть рот, как у меня создалось впечатление, что онатак тоща оттого, что у нее завелись глисты, причем не в животе, а в голове. Онаблистала познаниями в области чуть ли не всех наук, но была напрочь лишеначувства юмора и уж тем более самоиронии, и я чуть не сдохла от тоски ираздражения. Я видела, как страдал весьма эрудированный ведущий, чье воспитаниене позволяло ему перебить даму, и он невероятно напрягся, выжидая момент, когдаможно будет вклиниться и передать микрофон другому участнику. Тяжелоевоспоминание!

Ну и что мне делать теперь? Работать в таком настроении я несмогу. Видеться с кем бы то ни было неохота, но и просто предаваться скорбитоже невмоготу. Надо как-то себя развлечь, чтобы вернуться к работе, котораявсе-таки лучшее лекарство, но, чтобы его принимать, надо пройти курсреабилитации. И я решила проехаться по магазинам, купить какую-нибудь обновку,потом посидеть в кафе, почувствовать себя человеком. Своей героине я бы такогоне позволила, но обо мне-то никто не узнает. Сегодня вечером день рожденияГришки, но я уже сказала, что не пойду. Сидеть в компании было бы невыносимо, аодной прошвырнуться по магазинам самое оно! И тут меня осенило! Я уедукуда-нибудь к морю, одна, недели на две, возьму с собой ноутбук, и будуработать! Я решила первым делом найти путевку, а уж потом, исходя из того, кудая соберусь, купить себе шмотку! Девять дней, сорок дней, мама ничего этого непризнавала, так зачем я буду соблюдать это? Я сразу позвонила в агентство ипопросила подыскать мне что-нибудь. Мне не нужно ничего особенного, просто мореи солнце.