ему ключи от квартиры, грешным делом подумав, что все в этом мире повернуты на ключах. Но когда запустил руку в карман шорт, то нащупал ключ из комнаты Лилии – он упал, и я, не зная, как вернуть его на место, на автомате положил к себе.

Я отдал этот ключ Асфоделю. Он кивнул и поманил меня за собой.

Мы вошли в церковь. Внутри оказалось не так темно, как я помнил, да и вообще, на внешнем облике двора и здания и шагающем рядом ангеле сходство со сновидением заканчивалось. Обычная заброшенная церковь с грудами скамеек, наваленными у стены, разбитыми окнами, через которые тянуло холодным утренним воздухом, кучей мусора на полу, разбитым алтарем и сломанными или изрисованными распятиями.

За главным залом оказалось еще одно помещение, без окон и совершенно пустое, если не считать неизвестно откуда взявшиеся горы сухих листьев, а в нем – неприметная дверь. Асфодель вставил в замок ключ, который я ему отдал, послышался щелчок, и дверь отворилась. За ней была небольшая квадратная комнатка, все стены которой заслоняли стеллажи, набитые книгами. На полу тоже высились стопки книг.

– Моя сестра украла ключ от церковной библиотеки? – Мне стало стыдно.

– Твоя сестра украла ключи много от чего, – спокойно проговорил Асфодель, перешагивая порог. – Не забивай себе этим голову. Хорошо, что тебе сразу попался именно этот ключ. Иначе пришлось бы искать. И, кстати, это не библиотека, а ее остатки. Когда церковь закрыли, об этой кладовке никто не вспомнил.

Он скользнул по стеллажам задумчивым взглядом и выбрал книгу в грязно-сером потрепанном переплете, вздувшемся от влаги. Впрочем, как я видел, все книги здесь были видавшими виды – неудивительно, что о них никто не вспомнил.

– Читай. – С этой простой командой Асфодель протянул книгу мне.

– Прямо сейчас? Здесь? – растерялся я.

– Да.

Название на обложке стерлось, остались только невнятные золотые линии. Я открыл книгу на первой странице, и когда Асфодель спросил, что за книга у меня в руках, я уверенно ответил, что пялюсь в какой-то там энхиридион к Лаврентию, который автор написал, как гласило начало, в восхищении любознательностью этого самого Лаврентия и в желании донести до него искреннюю мудрость.

– Прочти как есть, – сказал Асфодель.

Я поднял на него растерянный взгляд, снова опустил глаза в книгу и с удивлением обнаружил, что она на латыни.

Сложно описать, что я ощутил в тот момент. В школе я учил английский и немецкий, но не делал в них сколько-нибудь значимых успехов. Латыни же я отродясь не видел и понял, что это за язык, только благодаря устрашающим окончаниям, которыми заканчивались все дьявольские заклинания в фильмах ужасов. Однако когда я отвечал на вопрос Асфоделя, то определенно понял текст, едва скользнув по нему глазами, и даже не заметил, что это за язык.

– Я читаю на латыни, – тупо сообщил я Асфоделю.

Он фыркнул.

– Так и читай как есть. Не так, как ты понял написанное. Читай на латыни.

– Но я не знаю латыни. Не знаю, как правильно читать.

– Ты знаешь латынь, – сказал Асфодель. – Не думай о том, на каком языке читаешь. Читай. Прочти хотя бы одну строчку.

Я еще с минуту непонимающе смотрел на него и всеми силами старался унять царящий в голове хаос. Наконец мне это вроде бы удалось, я унесся мыслями куда-то далеко, кое-как зацепился за эту даль и вновь скользнул взглядом по тексту. Губы сами собой выговорили:

– Ubi sapiens, ubi scriba, ubi conquisitor huius saeculi? Nonne stultam fecit deus sapientiam huius mundi?[9]

Говоря, я слушал себя со стороны и недоумевал, как это у меня получается. Но Асфодель упрекнул, что я прочитал без должного выражения. Тут он был прав. Чтобы понять, что я только что прочел, мне потребовалось перечитать строку про себя. Только лучше бы я этого не делал, потому что смысл прочитанного мне совсем не понравился. Я впервые подумал, а не спятил ли я подобно родителям – закономерный конец всей нашей ненормальной семьи, – но что-то (взгляд Асфоделя?) решительно откинуло эту робкую догадку в сторону и навсегда похоронило ее на задворках сознания.

В конце концов, подумал я, какая разница. Медсестра-Птицелов была права. Сколько ни дели мир на нормальное и ненормальное, от этого ничего не изменится.

Я еще с час мусолил несчастный «Энхиридион», и мы выяснили опытным путем, что, очистив разум – это было довольно непросто, – я мог читать вслух, но смысл до меня доходил с запозданием.

Потом Асфодель дал мне другую книгу. Я раскрыл ее и уперся глазами в греческие буквы, которые опознал потому, что встречал их в формулах по физике.

– Не сосредоточивайся на языке! – строго наставлял меня Асфодель. – Ты должен вычеркнуть из своего сознания само понятие «язык». Его для тебя больше не существует.

Я вычеркнул, что, опять же, стоило мне немалых усилий, и довольно бойко прочел начало заумного богословского текста, который бы не понял, даже если бы читал на русском. Но Асфодель остался более или менее довольным.

– Неплохо, – сказал он. – Для начала вполне неплохо, но тебе нужно тренироваться. Со временем ты будешь читать совершенно свободно.

– На латыни и греческом? – Признаюсь, такая способность показалась мне сомнительной.

– На любом языке, который когда-либо существовал или будет существовать. Хоть манускрипт Войнича читай, – Асфодель недобро усмехнулся, но я не понял, почему – ни о каком Войниче я никогда не слышал. – Вот, возьми эти книги, – он собрал небольшую стопку и протянул мне. – Читай дома. Вслух. Ты должен читать свободно и с выражением, чтобы тебя было интересно слушать, но для начала добьемся того, чтобы ты читал и сразу понимал написанное. Не будешь понимать – выражения не получится.

Мы вышли из комнатки, Асфодель закрыл дверь на ключ, и мы направились к выходу. На улице я вдохнул прохладный воздух и постарался осмыслить то, что со мной произошло. Вышло неважно. Но значимость этого была очевидна, и к этому был прямым образом причастен ангел Асфодель, который стоял рядом со мной, поэтому я счел нужным пригласить его на разговор, чтобы он мог подробнее все мне объяснить. К моему удивлению, он сразу же согласился и с уверенностью коренного жителя повел меня на оживленную улицу, полную торговых центров и маленьких магазинчиков, от ярких вывесок которых рябило в глазах. Потом мы свернули в довольно тихий переулок и вошли в небольшую кофейню.

Наша пара представляла собой довольно странное зрелище: молодой священник в черной сутане со спутанными светлыми волосами и паренек пятнадцати лет в измятых футболке и шортах, прижимавший к груди стопку