Я был тронут ее вниманием и рассказал все, что произошло на уроке, а потом – невеселую историю своей семьи. Сколько проблем доставляла моя старшая сестра, одержимая поиском ключей, как она исчезла, как всем миром искали детоубийцу и нашли, как мы получили в конверте окровавленный ключ и экспертиза показала, что кровь принадлежит моей сестре. Я тогда был маленьким, но все помнил отлично: атмосферу, которая царила у нас в доме в те времена, забыть невозможно, как и последствия всей этой истории. С тех пор почти все книги, да и вообще все лишнее, оказалось выброшено из квартиры, и везде были только ключи, ключи, ключи…

Мои родители – люди изначально странные. Ведь их не особенно волновало, что малолетняя дочь шляется черт-те где, роется в мусоре и земле, пристает к незнакомцам, даже ворует – все ради того, чтобы получить ключи. Помню, она говорила, что хочет найти один-единственный, но не знает толком, какой. Я был слишком мал, чтобы осмыслить ситуацию и задать более глубокие вопросы.

Но после того как странная дочь странных родителей исчезла, их сознание окончательно помутилось, хотя в этом случае, по крайней мере, все объяснимо – мать и отец не могли смириться с горем. С тех пор они жили в своем мире, где Лилия вышла поискать ключи и немного загулялась. Они ждали ее и к ее приходу стали сами собирать коллекцию ключей, свято веря, что это станет сюрпризом для Лилии, когда она вернется. При этом они довольно часто ездили на кладбище, где под небольшим надгробием скрывалась пустая могила, и разговаривали там так, словно Лилия находится в земле и слышит, что они говорят. Я вскоре понял, что к чему, но быстро устал разубеждать их в чем-либо, доказывать, как нелогично их поведение, призывать к мысли, что моя сестра умерла и никогда не вернется, что нужно выбросить все эти чертовы ключи и начать жить нормально. Помню, когда я в последний раз выдал этот призыв к благоразумию, отец недовольно покосился на меня и печально и обвинительно выдохнул, указывая на меня пальцем: «Троеградец!» Я очень обиделся и с тех пор молчал. Делал вид, что все в порядке, что собирать ключи – это нормально, и считать мертвую девочку живой – тоже.

Если честно, я был в обиде и на Лилию. Вся моя жизнь оказалась подчинена ее причуде, а ее смерть сделала меня единственным и почти невидимым сыном родителей, которые по отношению ко мне только и делали, что гладили меня по голове и твердили проникновенные слова о том, что Лилия скоро вернется, как будто мне было до этого дело. Если говорить о бытовой стороне вопроса, то я сам о себе заботился. Просил денег, получив их, покупал одежду и продукты, сам учился готовить. И злился, потому что думал, что в этой сумасшедшей семье один я нормальный – и брошенный на произвол судьбы. Правда, в действительности все оказалось совсем не так, но об этом мне предстояло узнать еще не скоро. Так обстояли дела и мысли на тот момент, и так я поведал их сочувствующей медсестре.

Она выслушала меня и задала много вопросов, которые вогнали меня в полнейшую растерянность. Я помню, как с моими родителями разговаривали полицейские, вот их вопросы были полностью в порядке вещей. Показывали ли Лилию врачам? Не было ли конфликтов с теми людьми, у которых она стащила ключи? Как вышло так, что социальные службы и учебные заведения не обратили внимания на поведение девочки? Медсестра же исходила из ненормальности ситуации и вопросы задавала такие же ненормальные. Лилия так и не нашла ключ, который хотела? Может ли быть, что за ключом охотилась не только она? Как много ключей она нашла?

– Вы задаете очень странные вопросы, – честно сказал я.

– Это верно. – Она виновато усмехнулась. – Просто я – Птицелов, мне не привыкать к странным вещам.

– Вы ловите птиц? – озадачился я.

– Можно и так сказать. Ловлю словами. Птицы любят поговорить, и их легко приманить словом. Но это неважно. Ты поверь, будет легче, если ты перестанешь делить мир на нормальное и ненормальное. Это ни к чему хорошему не приведет – ты все равно ничего не сможешь изменить. Просто прими все как должное. Попробуешь?

– Попробую, – задумчиво проговорил я. Это звучало здравым советом, как сохранить психическое здоровье в том дурдоме, что меня окружал.

Потом мы еще немного поговорили о сорванном уроке литературы. Медсестра-Птицелов спросила, кем я хочу быть, и я признался, что пока не решил, но обязательно кем-нибудь стоящим, может, даже профессиональным футболистом, потому что благодаря мне наша школьная команда неизменно выходила вперед и, пожалуй, у меня были кое-какие шансы. Но если нет, то я бы пошел куда-нибудь, где царствуют формулы, стал бы математиком или физиком. Медсестра-Птицелов улыбнулась и сказала, что в таком случае неудивительно, что истерика случилась со мной на уроке литературы.

На той же неделе учительница по литературе действительно пришла ко мне домой и, разумеется, вместо книжек на полках увидела кучи ключей и моих гостеприимных родителей, готовых рассказывать каждому встречному о своей дочурке, которая загулялась, но скоро непременно вернется, а пока ее можно навестить на кладбище. Судя по всему, учительница никому ничего не рассказала, во всяком случае социальные службы к нам не нагрянули, но с тех пор то и дело бросала на меня долгие, пристальные взгляды и, если я не отвечал урок, предпочитала не вступать со мной в беседу.

Но мне после того случая стало стыдно и я начал уделять литературе больше внимания. Со временем я нашел, что чтение может отвлекать от происходящего вокруг. И все же днем я предпочитал играть в футбол. Книги помогали мне ночью, когда за дверьми комнаты слышались шаги отца и матери, звон ключей, которые они перебирали без всякой цели, и их голоса, беседующие о том, что Лилия вернется вот уже совсем скоро.

Примерно через год, когда я учился в девятом классе, все рухнуло.

Началось с пустяка: я в очередной раз попросил у родителей денег на продукты, и тут выяснилось, что денег больше нет. Моя мать не работала после рождения Лилии, отец бросил должность руководителя в крупной фирме после ее исчезновения. С тех пор мы жили на сбережения и кое-какие отчисления от старой отцовской фирмы, в которой у него была небольшая доля, но пару лет назад предприятие обанкротилось. У нас не осталось ничего и не