— Ну… я хотела попросить прощения.

— Что? Попросить прощения? — повторила я изумлённо. Мне послышалось?

Но она лишь смиренно кивнула. Ну нет, наверняка это какое-то представление.

— За что же?

— За всё, ну… за многое. Ксюш, ты можешь мне не верить, имеешь право после всего, что я тебе сделала. Но я, правда, очень раскаиваюсь.

— Скажи прямо, что тебе от меня нужно? — справившись с удивлением, спросила её в лоб.

— Да ничего не нужно, — обиженно вымолвила она и тут же горячо добавила: — Мне просто очень нехорошо на душе! Гнетёт так… как будто камень на сердце… Сплю плохо… Хандра… Вот и подумала, что если извинюсь, то, может, полегче станет. Я, честно, очень сожалею…

— С чего бы вдруг? — прищурилась я, выискивая в бывшей подруге намёк на театр. — Столько лет тебя это ничуть не волновало, и теперь вдруг такое покаяние…

— Волновало! — возразила она. — Очень даже волновало. Думаешь, если я веду себя порой как сволочь, то у меня совести нет? Да я после того случая со Славиком места себе не находила. Сразу с ним порвала, хотя он долго меня ещё домогался. Но я так и сказала ему: «Нет, Слава, всё кончено. Я и так лучшей подруги лишилась».

Эллочка, склонив голову, на минуту закрыла лицо ладонями. Затем убрала руки и взглянула на меня с мольбой.

— Боже, мне до сих пор так стыдно! Я так об этом жалею! Если бы только я могла всё исправить… вернуться назад… Ничего бы этого не было, клянусь!

— Ну, допустим, — вздохнула я. — Почему же только сейчас ты решила об этом рассказать? Шесть лет терпела, а сейчас вдруг что?

Она отвернулась к окну со скорбным выражением, немного помолчала, потом глухо произнесла:

— Было время всё обдумать. Знаешь, когда лежишь в больнице, особо заняться как-то нечем. Вот и мысли лезут всякие, воспоминания…

— Ты лежала в больнице? — удивилась я, поскольку была уверена, что её болезнь мнимая — лишь бы аттестацию избежать.

— Да, — грустно сказала она. — С сердцем было плохо… И за то время, что я болела, ни один человек не то что меня не навестил, а даже не позвонил никто. Не спросил, жива ли, надо ли чего. Но я понимаю, что сама виновата…

Я слушала её излияния и ушам своим не верила. Мир перевернулся!

Но затем она умудрилась удивить меня ещё больше.

— Я сама виновата, что меня все ненавидят… что я никому не нужна, — глухо сказала она и вдруг разрыдалась.

Чужие слёзы — моё слабое место. Никогда не могла смотреть спокойно на плачущих. И тут тоже пробрало. Даже немного совестно стало — она вон через себя перешагнула, пришла с извинениями, а я упорно ищу подвох.

— Перестань. Никто тебя не ненавидит.

— Ты ненавидишь, — всхлипнула она. — Но ты имеешь право. Я же не только из-за Славика перед тобой виновата… Я ещё с листовками хотела тебя подставить. Разозлилась просто, что тебя все хвалят, а я вечно ничего не могу, ничего у меня не получается, как бездарь какой-то… Потом пожалела, но уже поздно было. А хочешь я скажу Илье Сергеевичу, что ты не виновата?

— Не надо, он и так знает.

Шмыгнув носом, Эллочка воззрилась на меня озадаченно.

— Правда? А откуда? Впрочем, неважно. Хорошо, что знает. И ты знай, если бы дошло дело до наказания, я бы созналась. Честно!

— Ну хорошо.

Я растерялась и не знала, что говорить плачущей Эллочке. Воды подать, может? Но тут меня отвлёк сотовый. На экране высветилось Илья.

Помешкав, я взяла телефон и, прихрамывая, вышла в другую комнату. Не могла я говорить с ним при Эллочке. Пусть даже и плачущей.

— Сегодня вечером вылетаю, — сообщил он. — В семь сорок рейс.

— Я очень рада! Я… соскучилась, — осмелилась признаться я.

— И я…

Боже, от его короткого "и я" у меня мурашки побежали.

Когда я вернулась в комнату, Эллочка всё так же сидела в кресле, но уже не плакала.

— Ладно, пойду я. Ещё раз прости меня, Ксюша. Но если не сможешь — я пойму. Сама виновата… И поправляйся скорее, — она кивнула на мою ногу.

— Спасибо, — пробормотала я, по-прежнему ошарашенная.

Всё-таки Эллочка, посыпающая голову пеплом, — это просто феномен какой-то. Когда она ушла, я даже выпила воды целый стакан. И весь вечер потом думала про неё, и не порепетировала. А вдруг у неё что-то случилось?

А ближе к полуночи раздался звонок в дверь неожиданно и громко. Я аж вздрогнула. Но это был Илья. И сразу всё забылось…

Эллочка

Всё было из рук вон плохо. То есть пока ещё ничего катастрофичного не случилось, но к этому всё шло. Эллочка это чувствовала. А уж интуиция её никогда не подводила.

Нехорошее предчувствие, только совсем слабое и смутное, возникло ещё в тот день, когда у них появился Крамер. Но тогда она верила, что сможет увлечь этого идиота. И никак не ожидала, что он окажется таким слепцом, что западёт на дурочку Ксюшу.

А он реально запал! После того злополучного корпоратива она пристально за ними наблюдала. И опасения её подтвердились: там был не просто интерес. Крамеру действительно и очень явно нравилась ненавистная Снегирёва! У него даже лицо менялось, когда смотрел на неё. И эта клуша тоже опускала глазки и краснела, как тургеневская барышня. Эллочке аж плеваться хотелось.

Всё это и само по себе было невыносимо, но что гораздо опаснее — Снегирёва ведь настроит его против неё. Как пить дать — настроит! Нажалуется, если до сих пор ещё не нажаловалась. Расскажет в красках, какая она, Эллочка, плохая, а то и попросит уволить.

Год назад Эллочка и сама хотела провернуть подобное — ведь прежний коммерческий чуть ли с руки у неё не ел, но не стала.

Во-первых, Котов всё равно не позволил бы выгнать Снегирёву. А во-вторых, было так забавно исподволь портить жизнь этой зануде. Например, подкинуть в пятницу вечером какое-нибудь сверхсрочное задание, да и вообще сваливать на неё львиную долю своих дел. И она, конечно, догадывалась, с чьей подачи на неё отписывают почти всю работу, но ничего сделать не могла.

Только теперь, похоже, станет всё наоборот. Прямо какая-то злая насмешка судьбы.

Была надежда, что Ксюша уволится, но и тут её постигло горькое разочарование.

От Вали Харитоновой Эллочка узнала, что Снегирёва забрала своё заявление. От неё же узнала, что со спартакиады Ксюша уехала вместе с Крамером.

И вот тогда Эллочка занервничала не на шутку. И хотя Харитонова утверждала, что Илья Сергеевич просто отвёз её в больницу, Эллочка знала точно: эти двое всё-таки снюхались. Чёрт бы побрал обоих!

Положение её становилось отчаянно шатким. Крамер — не Котов. Его судом не запугать. Вышвырнет и глазом не моргнёт. Эх, зря она затеяла подставу с листовками! Всё равно ничего не выгорело, только деньги на ветер… А сейчас это может выйти ей боком.