Вы же не порченый. А дядя Аким говорит, что я даже от наших отличаюсь. Лучше абсолют чувствую и слышу мысли драгуна вашего.

— Прямо-таки слышишь? — слова порченого меня заинтересовали. В документах Нечаева говорилось, что только порченые способны создавать драгунов, но вот о чтении мыслей живого доспеха я слышал впервые, как и о том, что у драгунов вообще есть мысли.

В этом плане Чернобог — особенный. И это знаю не только я.

— Не слышу, а… — Олежка запнулся, подбирая слова. — Будто вижу. Когда он спокоен — все вокруг спокойно, когда боя ждет — вокруг все алым светится, а когда гневается — черным.

— Интересно, — ничего подобного я не замечал. — А когда он радуется?

Олежка смущенно улыбнулся:

— Барин, Чернобог не радуется. Ему ведомы только сон, гнев и злоба лютая.

— Иного от него и не ожидал, — скривился я. — Но теперь понятно, чего он на меня обозлился — не любит обычные прогулки на свежем воздухе.

— Осторожнее с ним, — посоветовал Олежка. — Не испытывайте ни его, ни свою судьбу.

— А чего ты так обо мне заботишься? Вы же от моего рода ничего хорошего не видели.

— Прежде так и было, — Олежка даже немного покраснел. — Но вы теперь другой совсем. Да и ежели вас не станет, что с нами будет?

— Скорее всего, вас к себе Дарья возьмет или Петр. Не пропадете, — успокоил я парнишку.

— Вы так спокойно говорите… ужель смерти не боитесь?

— Когда-нибудь все умрут, — я встал с кресла. — А когда знаеш, ь за что, то это не так страшно, как кажется.

— Откуда знаете? — недоверчиво прищурился Олежка.

— Знаю и все, — неопределенно ответил я и перевел тему. Не рассказывать же любопытному пацану о моей прошлой жизни и перевел тему. — А давно ты его настроение чувствуешь?

— Как он проснулся, так и чувствую, — ответил Олежка после короткой паузы.

— А когда он проснулся?

— Когда чуть вас не убил.

Что-то в ответе Олежки мне не понравилось. Он будто что-то недоговаривал: покусывал губу, теребил рубаху и глазищами своими красными слишком уж быстро водил. Явно темнит.

— Значит, ты хочешь сказать, — я подошел вплотную к Олежке и навис над ним, глядя в глаза, — что драгун спал себе спал, а потом вдруг ни с того, ни с сего проснулся?

— Ну… — парень занервничал еще сильнее и попятился.

— Отвечай. — Потребовал я, сжав его плечо стальной хваткой. Наверное, немного перестарался — парнишка пискнул, мертвенно побледнел и закусил губу от боли. Пришлось чуть разжать пальцы.

— Вы места себе не находили из-за полозов — боялись, что без земли и имения. Злились, что подмогу не присылают. А потом вдруг сами решили биться, да не на ком. Тогда нам с Акимом и приказали единственного оставшегося драгуна разбудить. А ведь это никому не под силу было! Вы срок дали до утра, — Затараторил Олежка. — Сказали, что если доспех не подготовим, то шкуры с нас спустите. Мы и так, и эдак бились — ни в какую, а потом… потом…

Парень вдруг затих и попытался вырваться — тщетно.

— Что ты скрываешь? — прямо спросил я, рывком подтянув к себе пацана. — Как вы его разбудили?

— Не могу! — Олежка затравленно взглянул на меня и попытался вырваться.

Я легко развернул паренька и толкнул в кресло так, что они вместе упали на пол. Олежка только вскрикнуть успел, а уже оказался поднятым за ногу. Беспомощно размахивая руками, он взмолился:

— Барин, не губите! Я… я же как лучше хочу! Предупредить вас пришел!

— Барин⁈ — в гостиную вбежал взволнованный Прохор.

— Прочь! — огрызнулся я, и дворского как ветром сдуло.

Усталость и раздражение от безрезультатных поисков сыграли свою роль, и самообладание на миг меня покинуло. Тень за спиной разрослась настолько, что заполонила собой всю комнату. Даже огонь в камине испуганно потух. Вокруг моих носа и рта заструился пар. Температура в помещении резко опустилась.

— У вас глаза, — тоненько пропищал Олежка, — прямо как у него. Как у Чернобога!

Пусть и с трудом, но я взял себя в руки и разжал пальцы. Парнишка бухнулся на пол и начал отползать от меня спиной вперед до тех пор, пока лопатками не уперся в стену. Стоило мне вновь встать над ним, как Олежка сдался:

— Скажу, все скажу, барин, только пощадите! — он сжался, ожидая удара, и закрылся дрожащими ручонками.

Бить я никого не собирался, поэтому просто взял парня за тощие плечи и поставил на ноги. Моя тень приняла обычную форму. Огонь в камине стал разгораться вновь, и свет вместе с теплом вернулись в гостиную.

— Подними кресло и сядь, — строго велел я.

Олежка с готовностью подчинился. Правда, массивное кресло оказалось для него тяжеловатым — парень пыхтел, сопел, но никак не мог поставить его на ножки. Пришлось помочь, а потом легонько толкнуть Олежку. В этот раз получилось сдержать силу: ничего и никого больше не упало.

— Я слушаю. — Мой голос звучал спокойно, но требовательно.

— У нас с дядей не получилось пробудить Чернобога, — глядя в пол, пробормотал Олежка. — Аким меня спать отправил. Я все валялся, но сон не шел. Оно и немудрено — как спать, если знаешь, что завтра барин прибьет?

— Ближе к делу.

— Ну я лежал, ворочался, а потом вдруг морок какой-то все вокруг заполнил. И… — Олежка нерешительно взглянул на меня.

— И?

Порченый тяжело вздохнул и выпалил:

— И мне причудилась змея. Большая, золотая, с черными глазами… — он замолчал и снова уставился на меня, ожидая реакции.

— Продолжай, — описанное Олежкой существо снилось и мне.

Могло ли это быть случайностью?

Едва ли.

— Вы мне верите? — осторожно спросил порченый.

— Верю. — Я кивнул. — Что было дальше?

— Она меня обвила. Сжала так, что дышать не получалось. — Олежка коснулся груди и шеи так, словно их сжимала невидимая рептилия. — А потом заглянула в глаза. Говорить она не говорила, но ее мысли прямо у меня в голове звучали. Так змея мне велела кровь свою смешать с вашей и ею Чернобога окропить. «Сказала», что так он проснется, да подходящего хозяина себе сам выберет. А дальше… вы сами знаете, что случилось.

— Твоими стараниями я едва не отправился на тот свет, — моих губ коснулась скептическая ухмылка.

— Так откуда же мне было знать⁈ — Олежка снова съежился.

— Действительно, когда это речи змея приводили к чему-то плохому? — не удержался я от колкости. — Тебе бы с отцом Иоанном на эту тему поговорить.

— Это который поп? Он ни в жизнь не станет с порчеными говорить, — с какой-то обидой сказал Олежка. Он забрался на кресло с ногами и