Кризис прошел, и теперь между ними не было ничего, кроме их собственных сомнений, которые клином разъединяли их. Она знала Алека лучше, чем любого другого человека на планете, однако сейчас он был для нее незнакомцем. Они все начинали сначала. Но с какого места?

— Как Текки? — спросила Гвин, чувствуя, что слова застревают у нее в горле.

— Нормально, — ответил Алек. На его губах появилась полуулыбка. Он стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив на груди руки, сама ученость, облаченная в вельвет, шерсть и фланель. — Старина Теккерей был со мной весьма великодушен. Учитывая обстоятельства.

— Боюсь, он на меня обиделся, — пробормотала Гвин.

— Его можно понять.

Конечно, Алек просто дразнил ее, но все равно ее задели эти слова.

— Извини, что причинила тебе столько хлопот, — сказала она, отворачиваясь к камину.

— Не говори глупостей. И кроме того… Я так давно не спасал тебя, что успел забыть, какое удовольствие мне это доставляет. — Мягкие, добрые слова. Произнесенные с противоположного конца комнаты. — Ладно, Сверчок, ложись в постель.

Гвин кивнула, проглотив слезы, и обхватила себя руками за плечи. Говорить она не могла. Холодок пробежал по ее спине, она задрожала.

Заскрипели половицы; Алек подошел к ней, осторожно взял за плечи, подвел к кровати и заставил лечь. Она безропотно откинулась на подушки.

— Лави дала мне четкие инструкции, — пояснил он с улыбкой. — Она сказала: «Держи ее в тепле и в постели». Именно это я и намерен делать.

Интонации его голоса заставили Гвин поднять глаза и внимательно вглядеться в его лицо. Алек сел рядом с ней на кровать и, взяв ее руку в свои, принялся поглаживать ладонь. Дрожь усилилась.

— Я не могу сог-греться, — сказала она, стуча зубами.

— Даже под пуховым одеялом? — Гвин кивнула. — Ну тогда я попробую чем-нибудь помочь.

Он привлек ее к себе. Если бы это не был Алек, Гвин решила бы, что ее пытаются соблазнить. А он молча принялся растирать ей плечи и спину. Пытаясь расслабиться, Гвин сделала глубокий вдох, впитывая его запах. Это был запах поленьев, дыма, лошадей, одеколона и шерсти. Неожиданно у него заурчало в желудке, и Гвин со смехом приложила ладонь к его животу. Он тоже негромко рассмеялся, потом посмотрел на нее долгим взглядом и прижался теплыми губами к ее виску.

Желание вспыхнуло в ней, как молния, взбудоражив все ее чувства.

— Не надо, Алек.

— Что — не надо? — прошептал он, щекоча дыханием щеку.

— Целовать меня так.

Он взял ее за подбородок и слегка приподнял ее лицо. Поймав выражение его глаз, Гвин замерла. Она не могла точно сказать, что увидела в них. Может быть, нежность. И обещание. Обещание — чего? Потом Алек улыбнулся — робкой и одновременно хитроватой улыбкой.

— Хорошо, — сказал он и провел подушечкой пальца по ее губам. — Тогда… может быть, ты предпочитаешь, чтобы я целовал тебя вот так…

Его губы все еще были прохладны после долгого пребывания на морозе, но Гвин чувствовала, как сквозь холодок пробивается тепло, распространяясь спиралью по ее телу. Это был нежный поцелуй, и в голове у нее стучал один вопрос: «Что ты делаешь?» Она боялась услышать ответ и все же положила руку ему на грудь и задала этот самый вопрос.

— Догадайся. — Алек взял ее руку, поцеловал и снова прижал к своей груди.

— Я слишком устала, чтобы угадывать.

Улыбка снова пробежала по его губам. Тихо смеясь, он поцеловал ее снова. Кончики его пальцев пробежали по подбородку, шее, потом вдоль кружевного выреза ночной сорочки. Гвин замерла в предчувствии, соски отвердели еще до того, как он коснулся их костяшками пальцев. Вниз, вверх и снова вниз… Ласка была легкой, недвусмысленной и такой утонченной. Электрические искры пронзили ее до самой сердцевины, от наслаждения перехватило дыхание. Сквозь мягкую ткань Алек обхватил ладонями ее трепещущие груди, она застонала и со вздохом склонилась в его объятия. Странно, но она действительно согрелась.

Алек мягко толкнул ее обратно на подушки и властно закинул ногу поверх ее ног. Почти не отрывая рта от ее губ, он ласкал ее грудь, терзая тугой сосок, пока Гвин не вскрикнула. Это Алек, думала она. Алек ласкает мою грудь, Алек сводит меня с ума. Это Алек….

Кто сказал, что не заводит романов? Кто еще сегодня днем — неужели это было сегодня? — заявлял, что хотеть ее — слишком мало? Это было почти выше ее сил, но она села на постели и оттолкнула его.

— Что случилось, Гвин?

Было нелегко заставить себя подтянуть к подбородку колени, которые сами собой стремились разойтись в стороны. Еще десять минут, и произошел бы спонтанный взрыв, но все же она заставила себя вспомнить о практичности. О логике.

— Я думаю… нам надо поговорить, прежде чем… — Она взъерошила руками короткий ежик волос на голове и уставилась на огонь. — Что мы собираемся сделать, Алек? Пойми, я не хочу, чтобы ты опять довел меня до кипения, а потом сказал, что мы не можем этого делать, потому что это неправильно. Не смей начинать то, что ты не сможешь закончить. Или не собираешься заканчивать.

Алек вздохнул и, приподнявшись, сел рядом. Несколько секунд он тихонько барабанил пальцами по ее спине.

— Поверь мне, — наконец прошептал он ей на ухо, — я намерен закончить.

Маленькая победа. Но не полная.

— Понятно. Твоя прерогатива полагать, что мы закончим. Но моя прерогатива считать, что это неправильно.

Алек помолчал, потом сказал:

— Ты имеешь полное право упрекать меня. Возмущаться. Ты имеешь право сказать, что не хочешь этого…

— Кто сказал, что я этого не хочу? — выпалила она. Потом вздохнула. Нет, зря она пытается давить на него. — А куда подевались твои сомнения?

Он нежно поцеловал ее и начал одной рукой расстегивать пуговки на ее ночной сорочке. Гвин начала дрожать, как охотничья собака, почуявшая дичь. Еще шесть пуговиц, и она начнет задыхаться.

— Знаешь, ты прав, я действительно должна была возмутиться.

— Ты серьезно?

Алек погладил сквозь ткань сосок, который тут же среагировал, как дрессированный тюлень.

— Почти. Я еще не решила. И не пытайся склонить чашу весов в свою сторону. — Он рассмеялся. Гвин взяла его рукой за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Так что это? Любопытство?

Похоже, он не слишком удивился ее вопросу.

— Отчасти, — признал он, хмурясь из-за того, что одна из пуговиц никак не хотела расстегиваться. — Но… разве с твоей стороны это не так?

Упрямая пуговица наконец-то поддалась, позволив ему просунуть руку внутрь. Теплая ладонь коснулась ее груди. Гвин подумала… Впрочем, ни о чем она уже не думала. Только чувствовала.

— Отчасти, — повторила она его ответ.