Так что одному Богу известно, что тогда сделал старик. Неловко упал? Избил кого-нибудь хитрыми ударами карате? Вообще-то от Томаса Альвы Эдисона Кути ожидал бы большей солидности.

Вот оно как оказалось, думал он. Призрак был Эдисоном – точно таким, как на эмблеме «ЮКЭ», нарисованной на дверях, раскрашенных в хеллоуинские черный и оранжевый – цвета грузовиков, компании «Южная Калифорния – Эдисон» – тот самый тип, который изобрел электрическую лампочку. Родители Кути всегда запрещали ему играть с лампочками, потому что в них ядовитый «благородный газ»; в школе он узнал, что они имели в виду неоновый свет и что неон, который правильнее называть не «благородным», а инертным газом, вовсе не ядовит. Но в стеклянном кирпичике, спрятанном в бюсте Данте, яд был наверняка.

Самый благородный газ – в моей заднице, дерзко думал он, смаргивая слезы. Старый ты… балбес! Что ты вообще делал в пробирке, что лежала в стеклянном бруске?

Да вот, – мысленно ответил он за отсутствующего Эдисона, – сам не знаю.

Из-за тебя убили моих родителей! А теперь все еще и меня хотят.

Увы.

Идиот.

Кути вспомнил лицо на вершине окровавленной оболочки, которую содрал с себя, и содрогнулся с такой силой, что чуть не утратил равновесие на растрескавшемся тротуаре. Пожалуй, обдумывать случившееся было еще слишком рано, и он обнаружил, что фокусирует взгляд на ярко-оранжевых даже в тени облаков оштукатуренных стенах магазина «Все по девяносто девять центов» на углу перед собой. На столбе у ограды автостоянки под металлическими крышами висели два телефона-автомата.

«Аль, – нервно думал он, цитируя старуху, которая стонала в трубку телефона-автомата на Фэрфакс-авеню этим утром. – Где мы увидимся этой ночью?»

Аль. Альва. Томас Альва Эдисон. И в галлюцинации он…

Снова он уклонился от воспоминания о том, как был выброшен из собственного тела – но был уверен, что старуха пыталась говорить с призраком Эдисона. Она знала имя – прозвище! – призрака, которого нес с собою Кути. Люди, живущие в волшебных закоулках мира, думал Кути, должны воспринимать этот призрак, как воспаление под ногтем большого пальца.

Но теперь призрак ушел! Кути оставил его разорванным и обескровленным на лестнице в…

Он невольно выдохнул с такой силой, что задул бы все свечи на праздничном торте, если бы он оказался перед ним. (Раффл рассказал ему, что в этих районах в дни рождения детей часто развешивают на деревьях полые фигурки из бумаги, а потом колотят их палками, пока они не порвутся, и тогда дети начинают драться за маленькие, завернутые в целлофан карамельки, которые высыпаются наземь из разодранных бумажных животов.)

Но самым важным было то, что призрака не стало. Возможно, теперь телефоны станут слушаться Кути.

Он согнул пальцы правой руки и медленно опустил ее в карман джинсов за четвертаком. Кому же позвонить?

Пожалуй, в полицию.

Зубы Кути сделались холодными, и он понял, что улыбается. Он позвонит в полицию, и однорукий бродяга больше не будет гоняться за ним, особенно после того, как наткнется на…

После того как бродяга доберется до конца следа призрака.

А потом Кути поместят, наконец, в… какой-нибудь дом с душами, и ванными, и кроватями, и едой. Рано или поздно его возьмут в какую-нибудь семью. Он будет смотреть любые фильмы, какие только захочет.

Его зубы оставались холодными, но теперь он рыдал – к собственному ужасу и изумлению. «Я хочу свою родную семью, – думал он, – хочу в свой родной дом к своим настоящим родителям. Может быть, они не умерли (на тех залитых кровью креслах), конечно, они не умерли, они стояли в гостиной в парадной одежде (игнорируя меня таким страшным образом), и, вероятно, именно они арендовали рекламные щиты и объявили награду!»

Он должен был выяснить, он должен был немедленно кинуться куда-нибудь, и он побежал к телефонам, хотя при каждом шаге поскуливал от боли сквозь стиснутые зубы.

Сунув четвертак в щель, он набрал 911.

После двух гудков раздался спокойный женский голос:

– Служба девять-один-один. У вас действительно чрезвычайная ситуация?

– Я Кут Хуми Парганас, – поспешно сказал Кути. – Мои родители… их ограбили и избили, страшно избили, позапрошлой ночью, а по городу стоят рекламные щиты с моей фотографией и объявлением награды… – У Кути внезапно закружилась голова, и ему пришлось вцепиться в трубку, чтобы устоять на ногах. Его развернуло на здоровой ноге, и он устоял лишь потому, что ткнулся плечом в алюминиевую раму навеса телефона. Когда он восстановил равновесие, ему показалось, что сзади стоит кто-то, тоже желающий воспользоваться этим телефоном, но, обернувшись, никого не увидел рядом. – Награда, – повторил он, – за меня. Мама и папа живут на Лома-Виста-стрит в Беверли-Хиллз и…

Его перебил бодрый мужской голос.

– Парганас? – переспросил он.

– Да.

– Секундочку. Эй, – сказал мужчина куда-то в сторону от телефона, – это ребенок Парганасов! – И добавил громче: – Это Кут Хуми!

Трубку на другом конце линии с тяжелым ударом бросили на что-то твердое. Кути слышал фоновые звуки многоголосья людских разговоров и бряканье, как в кафетерии. Он услышал, как разбилось стекло, и еще чей-то голос пробормотал: «Твою ж мать…»

Потом кто-то, громыхнув, поднял трубку:

– Кут Хуми?

Это был голос его матери! Она была жива! Он снова зарыдал, но ему удалось четко выговорить:

– Мама, приезжай и забери меня.

Последовала относительная тишина, которую нарушало только бормотание и бряцание на другом конце линии, а потом его мать воскликнула: «Кетхумба!» (Она была пьяна? Неужели там, в диспетчерской 911 все пили?) Кути помнил, что имя Кетхумба было тибетским вариантом произношения имени махатмы, в честь которого родители назвали его. Она никогда не называла Кути этим именем.

– Гелугпа, – продолжала она, – монах в желтой шляпе! Приезжай и забери меня!

– Дай-ка мне телефон, – сказал кто-то на заднем плане.

– Господин, – донесся дрожащий голос отца Кути. – Мы будем снаружи! – Негромко, будто говоря в сторону от трубки, отец Кути спросил кого-то: – Где мы?

– Где надо, – отозвался басовитый голос.

– Папа, – закричал Кути. – Это я, Кути! Мне нужно, чтобы вы приехали и забрали меня! Я на… – Он высунул голову на ветер и попытался рассмотреть табличку с названием улицы. Но на серой улице ни в ту, ни в другую сторону не оказалось ни одной. – Все такие звонки отслеживаются, спроси диспетчера, откуда я звоню. Пусть они пошлют полицейскую машину, да поскорее.

– Не выходите наружу! – повысив голос, обратился его отец к кому-то в шумной комнате. – Полицейские машины! – И хрипло произнес в трубку: