– Скажите ему, что предложение исходит от Шермана Окса, того поставщика, который добывал такие шедевры, как… надеюсь, у вас идет запись?

– Все разговоры записываются обязательно.

– Такие шедевры, как Генриетта Хьюит, старая леди, умершая пятого сентября, детей которой звали Эдна и Сэм. – Это был совершенно неприцельный удар, но старая Генриетта была лучшей добычей из всех призраков, которых Окс в последнее время сажал в бутылки, да и в любом случае Обстадт должен был хорошо знать имя и репутацию Окса. Вообще-то мог и не знать, но шанс внести свои изменения в текст о Парганасе определенно стоил этой задержки.

– Я воспроизведу ему эти слова. Полагаю также, что он захочет и сам записать на пленку ваш голос в качестве расписки за деньги, если предложение его заинтересует. Вы говорите с контактного телефона?

– Нет, через час я перезвоню. Но если он согласится, вы ведь сможете сразу же заменить текст, верно?

– Угу-м. Как только он скажет «да», и… чисто деловые вопросы вы будете решать с ним.

– Идет, – ответил Окс и повесил трубку.

Тут же он спросил себя, не совершил ли ошибки, которая дорого ему обойдется. Он мог без труда пешком обойти все свои тайники за час-два, но если вывернуть их содержимое людям Обстадта, Окс останется почти без ничего. Возможно, чтобы дополнить свой запас до тысячи упакованных доз, ему даже придется убить несколько бездомных. Но, конечно, он не станет выкашливать дым, если не добудет мальчишку Парганасов, а крупный призрак, засевший в мальчишке, определенно стоил тысячи обычных мертвецов, расфасованных по бутылкам. Новая ночная добыча в ловушках поддержала бы Окса до тех пор, пока он не восстановит свои резервы.

Он снова мог ощущать несуществующую руку, но она просто вцепилась ему в грудь и была бесполезно холодна, как будто лежала в сумке со льдом. Он и в самом деле посмотрел вниз, на свою неприглядную рубашку, и чуть ли не удивился тому, что не увидел цепких скрюченных пальцев, мнущих материю. Его компас все так же указывал на север – или призрак пребывал в нормальном оцепенелом состоянии, или вновь оказался закапсулирован в душе мальчика, или и то и другое вместе.

Запахи подгоревших креветок и кинзы, похожие на вонь жженой пластмассы, помогли ему быстро преодолеть линолеумный пол и оказаться на тротуаре Фигероа.

Окс презирал процессы биологического приема, усвоения и выведения пищи и, как правило, довольствовался крекерами и бобовым супом, поедая его прямо холодным и густым руками из банок, и водой из брошенных без присмотра шлангов и кранов. Его истинным хлебом насущным были призраки, которых он занюхивал сырыми прямо от написанных от руки палиндромов, или кучек рассыпанных монет, или – редкая случайная удача! – украдкой вдыхал в больничных коридорах или над телом только что упавшего на улице прохожего.

Он помнил, как бродил по коридорам окружной больницы во время войны, когда каждое из сотен окон было окрашено в черный цвет на случай воздушного налета японцев, и призраки недавно умерших пациентов были слишком перепуганы для того, чтобы нормально рассеиваться, и вместо этого теснились по углам и неизменно осведомлялись слабыми голосами, когда он загонял их в бутылки: «Японцев там нет?» И родильное отделение Голливудской пресвитерианской больницы, где ему часто удавалось вдохнуть свежесформировавшиеся виртуальные призраки, отброшенные новорожденными младенцами в напряжении появления на свет…

Но с тех пор как он в последний раз «прибавил жизни», прошло почти сорок восемь часов – это случилось перед тем, как он попал в дом Парганасов. Он даже не дал себе труда поглотить призраков убитых им родителей Кути, поскольку был уверен, что вожделенный крупный призрак должен находиться где-то рядом; он не хотел прерывать многообещающую погоню для того, чтобы съесть эти две мелочи.

Выйдя на тротуар, он понял, что похолодало и что серый пасмурный свет неба скоро начнет гаснуть к вечеру. Уже через улицу вспыхнула желтой молнией на фоне пепельно-серой стены зигзагообразная неоновая вывеска обувного магазина. Оранжево-черный грузовик «СКЭ» проревел мимо, и он отпрянул – от этого рева.

Две мелочи. Сейчас Окс был бы рад даже одной такой мелочи. Один полный вдох настоящей душевной пищи, чтобы отодвинуть «Кости-экспресс».

Потому что он чувствовал волнение призраков, которых он потребил в прошлом. Они всегда возбуждались, когда ему по какой-то причине приходилось поститься, и в его выдохах слышалось все больше хрипа, и все явственней и явственней слышался их отдаленный рев, будто все они ехали к нему – «Кости-экспресс»! – приближаясь через полночные черные холмы не отмеченных на карте пограничных областей его разума, к горящему посреди нигде одинокому походному костру, которым являлось его сознание.

Его призрачная левая рука сползла с груди и теперь вцепилась в живот, да с такой силой, что Окс морщился, спеша на запад по тротуару 6-й улицы. Он подумал о том, чтобы свернуть, сесть на автобус до – какой тайник был ближе всего? – кондиционера на крыше парикмахерского салона на Белвью-авеню, но мысль о том, как решительно стрелка компаса указывала на запад всего несколько минут назад, и память о раздавленном лице на лестнице гаража Музыкального центра заставляли его поочередно передвигать ноги по ведущему на запад тротуару.

Искусственное дыхание изо рта в рот с телом Кута Хуми Парганаса, все еще дергающимся под ним в конвульсиях протеста против скоропостижной смерти, две души, мальчик и крупный призрак, проваливающиеся, обжигая, по трахее к голодным легким Окса. Уже вот-вот, думал он.

Солнце укрылось под юбками темных облаков и лишь на миг показалось на западном краю мира, прежде чем исчезнуть за силуэтами холмов Пасифик-палисейдс. Пит Салливан сидел у витражного окна «Спортивного бара Кендалла», и длинные горизонтальные лучи солнечного света пылали алым в глубине стакана «Гиннесс стаут» на полированном столе.

Он ждал, пока принесут закуску – жареную моцареллу с соусом маринара и куриные крылышки «буффало» с сельдереем, посыпанные сыром с плесенью – но тем временем заказал еще и стаут, потому что один из преподавателей Сити-колледжа когда-то сказал ему, что в «Гиннессе» имеются все питательные вещества, требующиеся для поддержания человеческой жизни. Это было густым, коричневым и насыщенным, тем не менее он собирался переключиться на «Курз» светлое, как только опустошит этот стакан и таким образом выполнит медицинские предписания. К тому же в этом баре вовсе не было места для курения, так что со следующей сигаретой придется подождать до возвращения в машину. Здесь собирались сторонники здорового образа жизни.

Под потолком было темно, и под балками висело несколько телевизоров, но, похоже, все они были настроены на разные каналы, а включенные на самый громкий звук находились поодаль от Салливана. На ближайшем экране шевелил губами кандидат в президенты Билл Клинтон, а из какого-то другого динамика доносились электрический скулеж и механическое бумканье. Салливан отвел взгляд.