– Начните жизнь заново, – посоветовал пьяный бородач, вошедший в магазин следом за нею.

Жизнь на старенького, подумала она. Она находилась в скоплении рассыпавшихся раковин жизней, опустевших с исчезновением их хозяев, сваленных здесь обрывков сброшенных змеиных шкурок, и некоторые обрывки все еще были достаточно крупными для того, чтобы на них можно было разглядеть контуры ушедших личностей.

«Ну, – сказала себе Элизелд, – я и сама в некотором роде сломанная личность. Мне нужно укрыться здесь, чтобы можно было знать, не завоют ли снаружи полицейские сирены, не ворвутся ли сюда разъяренные Роча или Гонзальвесы. Если да, то я просто прикинусь экспонатом с одного из этих очаровательных столов, и буду столь же неприметна, как скелет, прячущийся в лавке резчика по кости».

Но в дверь никто не вошел, и уличное движение снаружи продолжалось без всяких происшествий. Очевидно, солнечный октябрьский день Лос-Анджелеса поглотил выстрелы без следа и покатился дальше. Элизелд купила вязаную растаманскую шапку в красную, золотую, черную и зеленую полоски, достаточно большую для того, чтобы спрятать ее длинные темные волосы, и желто-коричневый комбинезон четырнадцатого размера от «Харве Бенард», у которого, без сомнения, была интересная история. За все это она уплатила три доллара у прилавка, возле двери на улицу, и бородач даже ни словом не прокомментировал поведение Элизелд, когда та нахлобучила шапку на голову, а затем натянула комбинезон прямо поверх джинсов и трикотажной фуфайки.

Выйдя из магазинчика и пройдя квартал обратно на юг к 6-й улице, она поняла, что идет робкой походкой, с опущенными плечами, которую помнила у многих из своих пациентов, и порадовалась было этой инстинктивной мимикрии, но тут же поняла, что это вовсе не мимикрия, а естественное поведение.

Горбясь и подпрыгивая на ходу, Шерман Окс следовал, гонясь за беглецом, за своей указующей, хоть и давно утраченной рукой по огибавшей Театр Ахмансона дорожке, то вступая, то вновь выходя из эфемерной тени от полосок декоративной крыши, которая была столь узка и находилась так высоко, что могла бы служить укрытием лишь от невероятного строго вертикального дождя. Фантомная рука была настолько горяча, что все остальное тело знобило, как будто он в Долине Смерти высунулся из двери бара с кондиционированным воздухом на жаркий солнечный свет. И он энергично принюхивался, потому что здесь недавно прошел Кут Хуми Парганас, и он явственно обонял запах крупного призрака, которого нес мальчик.

Бежал, – вычитывал он во впечатлениях, все еще витавших в воздухе, – долго бежал под укрытым облаками солнцем на передке локомотива, бежал… на четвереньках? С длинными когтями, щелкавшими по тротуару! Что за чертовщина?

Несуществующая рука прямо-таки тащила его вдоль рва, окружавшего гигантский свадебный торт Форума Марка Тейпера, а потом лестница с перилами, начинавшаяся перед ним по другую сторону тротуара, стала казаться единственной выделяющейся деталью пейзажа, а все остальное, даже неуместная груда сырого мяса перед входом в «Тейпер», превратилось в размытый фон. Он был близок к цели!

На вершине лестницы он резко остановился, а потом внимательно всмотрелся вниз – и его сердце заколотилось еще сильнее, потому что там, на залитой кровью бетонной лестнице, вытянулся мертвый старик.

«Нужно сваливать отсюда, – подумал он, – перепрыгнуть через издохшего и спешить за ребенком».

Но уже через несколько ступенек он понял, что на лестнице лежал, в общем-то, не человек; это была разодранная разваленная кукла, обшитая в грубое черное пальто из клочков меха. Но искаженное, как у имбецила, лицо и белые руки вроде бы состояли из настоящей плоти – и разбрызганная и размазанная вокруг кровь тоже выглядела настоящей. И пахло все это, как настоящее.

Окс остановился и присел на корточки над растерзанной оболочкой. Он освободил легкие через открытый рот, слыша похожий на приглушенный рев отдаленного стадиона ропот всех призраков, которых он вдохнул за эти годы, а потом глубоко вдохнул полной грудью, раздувая ноздри и откинув голову назад.

Он уловил выдохшийся мускус эктоплазмы, разнообразный мусор, извлеченный из окружающей среды для придания вещественности призракам… но он обонял при этом и реальные плоть и кровь.

Плоть собаки, понял он, когда втянул побольше насыщенного информацией воздуха. Кровь собаки.

Неудивительно, что несколько минут назад он воспринял ощущение бега на четвереньках! Кто-то выпарил собаку, чтобы добыть вещество для заполнения фигуры слишком крупной для того, чтобы держаться на одной только эктоплазме. А не достигший половой зрелости ребенок просто никак не мог бы выделить достаточно эктоплазмы.

Сделал это, создал эту штуку крупный призрак. Зачем? Не иначе, призрак почувствовал, что находится в какой-то чрезвычайной ситуации – ведь такое действие было невероятно трудным.

Окс присмотрелся к плоской голове. Она должна была являться портретом того самого крупного призрака, которого носил в себе ребенок: седые волосы, мешковатое и морщинистое лицо…

Кто же это, черт возьми? Вероятно, кто-то известный, несомненно, влиятельный, если судить по мощному экстрасенсорному потоку, излученному его призраком. Лицо широкое, с большим подбородком и властное, в этом ракурсе, когда оно уставилось в небо, лежа на ступенях, казалось Оксу смутно знакомым… но виденным давным-давно. У Окса мелькнул краткий и тревожный вопрос о том, сколько же лет могло быть ему самому, но он отбросил его и вернулся к размышлениям о призраке, покинувшем эти останки.

Кем бы он ни был, но он умер в доме Парганасов на Лома-виста две ночи назад – или, по крайней мере, именно там и тогда ослепительно сияющий новый призрак возник в экстрасенсорном небе, как сверхновая звезда – и супруги Парганасы предпочли умереть в муках, но не сказать Оксу хоть что-нибудь.

Уставившись на кровь, покрывавшую ступени, Окс вспоминал, как в понедельник ночью чуть ли не через весь город стремился на маяк нового могущественного призрака, вспыхнувший в том доме в Беверли-Хиллз. К тому времени, когда Окс попал туда, призрак уже покинул дом, направляясь на юг, но Окс задержался чтобы узнать, кем он был при жизни и кто забрал его, рассчитывая, что это позволит ему избежать утомительного преследования призрака по следам. Он вспомнил, как безрезультатно пытал мужчину и женщину средних лет в патио, примыкавшем к гостиной. Едва он примотал их скотчем к креслам и приступил к допросу, как они впали в какой-то защитный транс, и Окс, опасавшийся, что его застигнут там, злился и резал их все сильнее и сильнее, и лишь после того, как, в конце концов, он вырезал у них глаза, понял, что уже некоторое время пытается добиться ответа от мертвых.

После этого, все еще злясь, он принялся обыскивать дом. А потом домой явился ребенок – очень поздно, незадолго до рассвета, – и когда Окс вошел в гостиную, там стояли призраки мертвых супругов! Бессмысленно пялились по сторонам, но были в высшей степени материальны, а ведь померли всего час назад, если не меньше!