Ивановна даже не подозревала, как она была права…

Огромный алый диск солнца двигался к линии горизонта, очерченной морем. На стыке неба и воды морская гладь окрасилась в пурпурный цвет, полыхающий закатным пламенем. Огненно-красная рябь, переливаясь малиновым, розовым и даже фиолетовым, медленно становилась синей, серой, а затем иссиня-чёрной. В этой пугающей черноте уже нельзя было разглядеть ни песка, ни водорослей, ни весёлых маленьких рыбёшек, шустро плавающих днём. Одна кромешная темь, недоступная человеческому глазу и оттого отторгающая и страшная.

Где-то там, в морской дали, откуда еле видна полоска берега, на границе заката и ночи, со стороны солнца двигалась тень. Размытое пятно, похожее на сгусток тумана, на фантом. Его движение имело конечную цель — широкую плоскую скалу, торчащую из водной глади посреди бескрайнего моря. В тот миг, когда закатный луч коснулся каменного плато, тень достигла своей цели. Замерев на секунду, она стала сгущаться, приобретая черты человека. Невысокий пожилой дядечка в застиранной рубахе и потёртых брюках возник из сгустка белёсого тумана. Седые волосы обрамляли аккуратную плешь, добрые глаза неопределённого цвета озабоченно взирали на мир. Дядечка был босой, а в руках держал стоптанные ботинки. Кряхтя, он присел на край скалы и устремил взгляд в ту сторону, где было уже темно. Оттуда, со стороны берега, утонувшего во мраке, едва касаясь ступнями поверхности воды, спешил некто ещё. Одетый в какие-то слишком яркие, широкие шорты и майку, бейсболку, повёрнутую козырьком назад, он почему-то был похож на иностранца. Когда алый луч заката разделил плато на вершине скалы ровно пополам, отступая и сдавая позиции надвигающейся ночи, человек, похожий на иностранца, появился на тёмной стороне каменной поверхности. Взглянул на сидящую там фигуру по-жабьи выпуклыми, водянисто-голубыми глазами и произнёс:

— Приветствую тебя, Хранитель Света!

— Приветствую тебя, Хранитель Тьмы, — последовал ответ. — Опять в человеческом облике по волнам шляешься?

— Разве? — удивился вновь прибывший, пытаясь оглядеть себя. — Действительно! Значит, забыл перевоплотиться. Увлёкся, знаешь ли, беседой, с одним молодым человеком. Настолько интересный тип! Давно мне в нашем захолустье таких не попадалось.

— А если бы люди увидели, как ты идёшь по волнам? — с укором спросил Ангел (а это был именно он).

— Ну и увидели бы — подумаешь! Ничего страшного! Людям надо изредка напоминать о нашем существовании. К тому же большинство из них всё равно решило бы, что я — их пьяный бред.

— Да, люди стали много пить, — печально согласился собеседник.

— Они всегда много пили! — скривился Хранитель Тьмы. — Побег от реальности во все времена был объектом вожделения.

— К сожалению, — вздохнул Хранитель Света. — Ты подарил людям алкоголь, и они восприняли твой подарок как благо.

— Ты ставишь мне это в вину? Я показал людям способ расслабления и отдохновения, а ты укоряешь меня?

— Отдохновение должно быть в молитве! В духовном воссоединении с Господом нашим!

— Кстати, распятый еврей тоже пользуется моим изобретением, и весьма успешно, — хмыкнул Хранитель Тьмы. — Спаивает церковных прихожан «кагором», выдавая его за свою собственную кровь.

— Не смей так называть Иисуса! — воскликнул Ангел. — И не путай священный обряд причастия с банальным пьянством!

— Иисуса вашего как хочу, так и буду называть, — изогнул бровь собеседник. — У меня с ним свои счёты, и ты, простой Апостол, мне тут не указ. А что касается пьянства — так, может, церковь его и насадила человечеству? А?

— Что за чушь ты несёшь?! — вознегодовал Хранитель Света. — Господь никогда не призывал людей разрушать свою плоть алкоголем!

— Не призывал, но и не запрещал. Более того — он даже избрал вино в качестве средства причащения! Я склонен рассматривать подобные действия как скрытую пропаганду алкоголизма! — хитро прищурился Хранитель Тьмы.

— Одна ложка церковного «кагора» не способна сделать человека алкоголиком!

— Где одна ложка — там и две. А где две — там и бутылка. Как ты считаешь: может, Христос имеет дивиденды от мирового производства спирта, а?

— Замолчи! — закричал Ангел. Глаза его метнули молнии. Но Хранитель Тьмы лишь довольно расхохотался в ответ.

— Как быстро ты выходишь из себя, — сказал он. — Тебе бы следовало поберечь свои нервы.

Луч заката сместился по наскальному плато, уступив ещё немного места надвигающейся тьме. Хранитель Света хмуро взглянул на него и произнёс:

— Времени не так много — солнце заходит. Скоро я вынужден буду уйти. Что ты хотел поведать мне, враг мой?

— Я хотел рассказать тебе о молодом человеке, который прибыл к нам из Большого Города, — отсмеявшись, ответил собеседник. — Преинтереснейший тип, знаешь ли!

— Ты говоришь о Мечущемся Страннике? — поднял глаза Ангел.

— Вы знакомы? — удивился Хранитель Тьмы. — Когда это ты успел?

— Вчера, после полудня.

— Надо же! Опередил меня, ишь какой шустрый! — прищурился собеседник. — И что — его впечатлили твои проповеди?

— Нет. Он покинул моё общество в раздражении, — вздохнул Хранитель Света.

— Я так и думал! Ты, как всегда, не смог найти к человеку подход. Взялся поучать?

Ангел промолчал.

— Можешь не отвечать, я и так знаю, — махнул рукой Хранитель Тьмы. — Ваша братия только и делает, что поучает. Надо менять методы, старина! Не читать мораль, не корить, не пугать, не взывать к совести, а делать что-то другое.

— Что — другое? — посмотрел исподлобья Хранитель Света. — Поделись соображениями.

— Так я тебе и сказал! — воскликнул собеседник. — Мои методы — это моё ноу-хау, я предпочитаю их не разглашать.

— Можешь не думать, что ты умнее меня! — тихо произнёс Ангел. — Я знаю все твои методы — они так же стары, как мир. Ты потакаешь людским порокам, давишь на их слабые стороны и уводишь от реальности в мир разрушающих грёз. Ты покупаешь их души за мифы о золоте и увлекаешь их в пропасть Ада. Ты убиваешь ростки совести проповедью эгоизма и наслаждений. Ты окрашиваешь их руки в крови невинных жертв, прикрываясь благими намерениями. Ты — Дьявол!

— Ну да, да! — поморщился Хранитель Тьмы. — Я — Дьявол. Только непонятно — к чему столько пафоса. Я не потакаю людским порокам, а призываю смириться с ними, не давлю на слабые стороны, а даю право на слабость, не увожу от реальности, а дарю отдохновение. И что с того, что я покупаю человеческие души? Ты тоже это делаешь, разве не так? Только я предлагаю взамен души золото, а ты — нечто эфемерное — любовь Господа. А людям не нравится твоя денежная единица — вот и всё. Что поделаешь?