— Ну, все! Взлетели! — облегченно вздохнул Александр.

В ночном боевом полете он был впервые…

Аэродром, покрытый редкими огненными фонтанами взрывов и грохочущими выплесками огня из орудийных стволов, остался внизу и с каждой минутой отдалялся, быстро уменьшаясь в размерах.

— Как у вас? — спросил Паршин по внутреннему переговорному устройству.

— Порядок! — ответил Беляк.

— У меня все хорошо, командир, — ответил Чубков.

— Двигатели?

— Как швейцарские часики!

Александр неотрывно смотрел вниз, туда, где выплескивались короткие струйки огня. В темноте ночи они были хорошо видны. Он сразу определил: это выстрелы душманских пулеметов. Вдруг появилась крупная вспышка и огненный шлейф, как от небесной кометы, устремился в строну аэродрома. Вот откуда они бьют ракетами!

В наушниках шлемофона послышался голос Екимова, который, запросив позывные, спросил:

— Взлетели нормально?

— Нормально! — ответил Паршин. — Без приключений и повреждений.

— Понятно! — произнес Екимов и добавил. — Цель справа по курсу.

— Вижу цель справа по курсу, — ответил Паршин.

— Захожу на боевой разворот! — голос майора звучал ровно, словно разговор шел о чем-то простом и обычном. — Держи ближнюю дистанцию и обеспечь прикрытие!

— Есть, держать ближнюю дистанцию и обеспечить прикрытие! — ответил Паршин.

Вертолет Екимова пошел в пикирование. Снизившись, майор дал залп из неуправляемых ракет. В темноте, там, откуда недавно стреляли из гранатометов, полосой поднялись огненные фонтаны взрывов.

По той же самой территории выпустил залп и «крокодил» Паршина. Стрельба по аэродрому сразу прекратилась, но они еще дважды по очереди заходили над злополучным местом, отстреливая боекомплект.

На земле стало темно и тихо. С высоты полета невозможно определить результаты проделанной работы. Можно было лишь предположить, что ничего живого там не осталось…

Лишь на рассвете стали известны печальные итоги ночного обстрела. Сильно повреждены два вертолета, и восстановить их своими силами не удастся. Сбит угол солдатской столовой. Повреждена взлетно-посадочная полоса, на ней много воронок и выбоин. Убито пятеро солдат, ранено — десять, среди них три члена экипажей дежурной пары вертолетов…

Гришин вернулся из Кабула.

Поездка в столицу оставила у него двойственное впечатление. Григорий Афанасьевич много узнал, получил ценную и важную информацию. А с другой стороны, все то, что он услышал и увидел на самом верху, на заседании высшего руководства республики, оставило в его душе тягостное впечатление.

Он ездил в Кабул вместе со своим шефом подполковником Саидом Азаматом. У начальника управления госбезопасности провинции Нагархар в Кабуле было много друзей и родственников, в том числе и в высших руководящих кругах. Гришина он от себя не отпускал и потому несколько дней пребывания в столице превратились в какой-то странный калейдоскоп, в котором смешались встречи официальные и неофициальные. И порой именно на неофициальных встречах за рюмкой коньяка или пиалой чая, сидя на дорогом ковре, по восточному обычаю поджав ноги, за роскошным достарханом с фруктами, сладостями и разнообразной едой, шутя и непринужденно, решались серьезные дела и разрешались запутанные проблемы. Даже те, которые никак не удавалось разрешить официальным путем. Клановые связи и родственные нити оказывались намного весомее и значительно эффективнее, чем прямые дороги по служебным инстанциям.

Григорий Афанасьевич на этих дружеских встречах чувствовал себя уверенно и свободно. Знание восточных языков, особенно персидского и пуштунского, укоренившихся издавна обычаев и восточного этикета, правил поведения, помогали ему устанавливать дружественные отношения с незнакомыми, но влиятельными людьми. Годы учебы на Восточном факультете Московского университета, бессонные ночи в студенческом общежитии за учебниками и конспектами, нудная зубрежка грамматических правил, усвоение лингвистических особенностей и постижение тонкостей цветастых выражений и оборотов, заучивание наизусть шедевров великих поэтов, трудов мыслителей Востока и сур Корана, не прошли даром. Все это вместе взятое здесь, в Кабуле, сыграло положительную роль.

А вот заседание высшего руководства республики, на котором они с Саидом Азаматом присутствовали, оставило у Гришина, мягко говоря, смутное впечатление.

Заседание Совета Министров началось строго и официально. Все чин чином. Министры уселись за длинный стол, согласно своей значимости. Каждого сопровождал персональный советский советник. Приглашенные разместились отдельно.

Заседание шло своим чередом, согласно утвержденной заранее повестки дня. Поднимались важные проблемы, обмен мнениями перерастал в открытое обсуждение. В дискуссию постепенно втягивались советники, прибывшие в Афганистан советские специалисты. Они придвигались все ближе к столу, начинали громко высказываться сами. Министры, как бы признавая свою некомпетентность, вежливо отодвигались, уступая им свои места. Через некоторое время, к удивлению Гришина, за столом остались одни советники, одни советские специалисты, которые, позабыв о своей роли и своем месте, яростно схлестнулись в споре.

Гришин, зная щепетильность афганцев в общении друг с другом, видел, как министры и их помощники переживали ущемление своей гордости и личной значимости. От такой помощи было больше вреда, чем пользы. Советники своим поведением наносили серьезный ущерб авторитету не только молодой республики, но и Советского Союза. Действовали они нахраписто и шаблонно, по железной и безотказной формуле: «Москва считает…»

У подавляющего большинства военных и партийных советников отсутствовала наблюдательность, они игнорировали обычаи и традиции, что вызывало разочарование, а порой раздражение и недоумение афганской стороны. Зато широко демонстрировался показной интернационализм, дешевая парадность, страсть к «бурным аплодисментам».

Многие афганцы, в том числе и из высшего эшелона власти, этим умело пользовались. Они подкупали советников откровенной лестью, задабривали подарками, взамен получали блистательные характеристики и рекомендации на очередное повышение. Порой они полностью передоверяли свои дела советским представителям, а сами сосредотачивались на фракционной деятельности, на борьбе за власть.

А фракционная борьба между халькистами и парчистами, которая эхом отзывалась в провинциях, в столице выливалась в открытое противостояние. И здесь активно использовался «советский фактор»…

Неприятное впечатление произвело на Гришина и совещание военных советников, которое состоялось в штабе 40-й армии. Вел его главный военный советник генерал-полковник Магометов. Присутствовал Маршал Советского Союза Соколов.

Совещание началось с большим опозданием. Маршал и генерал где-то «задерживались по делам» (как выяснилось некоторое время спустя, — отоваривались в спецотделе тыла штаба армии и в афганских магазинах). Больше часа советники, одетые по такому важному случаю в парадную форму, вынуждены были париться под жгучим афганским солнцем.