— Как-то не очень, — я присела, внимательно рассматривая результат и залитые кровью штаны.

— Он перене-е-ервничал, — усмехнулся Эврард. — А так девятна-а-адцать… Ни одни полуша-а-ария еще не жа-а-аловались!

— Ты что? Совсем с ума сошел? На хрена мне этот анонс? — возмутилась я, глядя, как зелье пенится, а кровь начинает сворачиваться. — У тебя что? Где-то в штанах зашевелилась совесть?

— Ты предста-а-авь, как я вхожу между верхними полуша-а-ариями и начинаю объяснять Цвето-о-очку, как нужно пра-а-авильно рабо-о-отать! Я буду не-е-ежен, — заметил Эврард, а я видела, как рана слегка затягивается.

— Тебе стоит прилечь, — заметила я, облегченно выдыхая.

— Ты на что-то намека-а-аешь? — сладенько заметил Эврард, нежно проводя рукой по моим волосам.

— Я не намекаю, — глубоко вдохнула я, глядя на окровавленные тряпки на полу. — У меня просто глаз дергается!

— А чего это у тебя гла-а-аз дергае-е-ется? — участливо спросили меня, осторожно притягивая к себе и укладывая рядом. Эврард дышал в мои волосы, по-хозяйски положив руку мне на талию. Сердце в груди бешено стучало, вспоминая пережитый ужас.

— Где охрана? — прошептала я, вдыхая волшебный запах сандала. — Почему тебя не защитили?

— Я же сказа-а-ал, что охра-а-ана — это иллюзия защи-и-иты. Одно движе-е-ение руки, и фисе… Нет иллю-ю-юзии… — я чувствовала, как мне с усмешкой делают «рыбку» моими же губами.

— Вот лежит рядом бессо-о-овестный Цвето-о-очек, соблазня-я-яет своими пре-е-елестями, а я тут как раз умира-а-ать собрался! Разве тут спокойно умре-е-ешь? — мои волосы перебирали, освобождая декольте платья для пра-а-авильного угла обзора.

— Да не соблазняю я тебя! С чего ты взял! — возмутилась я, пытаясь встать.

— А я ту-у-ут умира-а-ать собра-а-ался, — усмехнулся Эврард, проводя пальцами по моей руке, пока я тонула в болоте чужих глаз. Зеленая трясина затягивала меня куда-то вглубь, топила, не давая возможности выбраться. Я хваталась за разные мысли. Моя рука нащупала корягу «Я вообще-то была как бы замужем», но коряга выскользнула из моей руки, оставив меня снова тонуть в глубине чужих глаз. «Ты же хотела вернуться?» — мои пальцы снова пытались ухватиться за корни проблемы, но они обрывались, заставляя меня тонуть еще сильней. «Но ведь обо мне подумают…» — цеплялась я за пучок травы на кочке, который рвался и заставлял меня тонуть еще глубже… Чем больше дергаюсь, тем сильнее затягивает…

Я подняла руку и молча положила ему на щеку, подведя пальцами понятную одной мне черту.

— У тебя хоро-о-оший вку-у-ус. Потому что я тебе нра-а-авлюсь! — заметил Эврард, а я отдернула руку, засопела, как стадо ежиков.

— Ты невыносимый человек! — обиделась я, сжавшись и нахмурившись.

— Ра-а-азве что вперед нога-а-ами, — усмехнулись мне, снова ловя мой взгляд. — Все-е-е, я то-о-очно надумал умира-а-ать! Те-е-еперь оконча-а-ательно! Я ста-а-ар уже для таких заба-а-ав, которые мне предлагает Цвето-о-очек! Предлага-а-аю ввести новое пра-а-авило. Заместителей генера-а-ального хороня-я-ят вместе с генера-а-альным. Чтобы ему на том свете не пришло-о-ось самому чита-а-ать докуме-е-енты.

Я обиделась, хмуро глядя в зеленые глаза. Мысли о том, что вместе с генеральным хоронят всю фирму, меня мало радовали.

— Мне кажется, — хмуро заметила я, снова бросая на него взгляд исподлобья, — что сотру-у-удники умрут ра-а-аньше.

— Это еще почему-у-у? — улыбнулся Эврард, поднимая брови.

— Потому что девятна-а-адцать сантиметров, — передразнила я, все еще очень сильно обижаясь.

— Тебя это заво-о-одит? — осведомился умирающий.

— В тупи-и-ик! — огрызнулась я, понимая, сколько бы я на него ни злилась, злость улетучивается моментально, стоит лишь посмотреть ему в глаза.

— Все-е-е, я надума-а-ал! Я уми-и-ираю оконча-а-ательно и бесповоротно! — тяжело вздохнул Эврард, закрывая глаза. — Ка-а-ак хорошо, что есть кому приня-я-ять мой после-е-едний вздо-о-ох…

В этот момент он прижал меня к дивану и поцеловал. Я не верю. Нет, я не верю… Это мне снится… Я осознаю, что это происходит, но проще списать ощущения на горячечный бред. Кто угодно, но не он. Но я чувствую чужие губы, которые нежно прикасаются к моим, чтобы подразнить меня. И в тот момент, когда я чуть-чуть подаюсь вперед, меня целуют, заставляя мучительно задыхаться и умирать. Я не помню, когда в последний раз так целовалась. Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь так целовалась. Не могу понять, что моя рука делает на его щеке, почему сердце разрывается на целую вселенную, наполняя теплотой взрыва мою душу.

Сколько нежности мне хочется вложить в поцелуй, но я чувствую себя неумелой девочкой, пытаясь забыть обо всем и помнить о самом главном.

— Не надо, — шепчу я, пытаясь положить свои пальцы на чужие губы в знак неловкого и нежного протеста. — Я прошу тебя… Не надо…

Как будто яд разливается по всему телу, как будто я глотнула смертельную дозу и дни мои сочтены. Он действительно ядовит… Ядовит… Особенно рука, которая без экскурсовода разгуливает по моим личным достопримечательностям! Я отвела его руку, как бы намекая, что раненым рекомендован покой. И если кто-то не успокоится, то быстро упокоится!

В ответ на моей щеке запечатлели самый целомудренный из всех целомудренных поцелуев.

— Ну все-е-е, все-е-е, — заметил Эврард так, словно ничего не произошло. — Не надо-о-о так не-е-ервничать… А то разнервнича-а-алась тут… Я даже умира-а-ать переду-у-умал…

Я смотрела на него и не могла понять, чего мне хочется больше — просто задушить его или сделать это не-е-ежно.

— Я ре-е-ешил тебя наказа-а-ать, — гаденько улыбнулся Эврард. — За то, что не дала-а-а…

Я подняла брови, склоняясь к первому варианту с обычным удушением.

— …Мне умере-е-еть споко-о-ойно, — сладенько закончил после тревожной паузы Эврард. — За это ты бу-у-удешь спа-а-ать со мно-о-ой… Про-о-осто спа-а-ать, просто ря-я-ядышком… Охраня-я-ять меня…

— Слушай, а ты не подумал, как это будет выглядеть со стороны? Что подумают люди? — мои глаза округлились от таких перспектив.

— За-а-автра скажу, что я пина-а-аюсь, а ты храпи-и-ишь, — на меня посмотрели кротко-кротко. — Чтобы им было над чем поду-у-умать. А пока они реша-а-ают, кого жале-е-еть, а кого не-е-ет, ты бу-у-удешь ночева-а-ать зде-е-есь.

* * *

Утро встретило меня солнечными лучами добра и одеялом, которое заботливо прикрывало мое сонное, развалившееся на диване тело. Есть маленькая разница между чувствами и порывом. Вопрос «Где я?», рожденный сонными полушариями, свидетельствует о порыве. Вопрос «Где он?» — о чувствах. Самый бессовестный на свете Цветочек был одет и завернут в одеяло, пытаясь понять, где его Гла-а-авная Пробле-е-ема. «С проблемой нужно переспать!» — снова намекала на неиспользованную возможность строгая бабушка. Мне кажется, бабушка что-то недоговаривала.