– Я быстро.

Салих вышел из комнаты, а Раду поплелся по коридору к кабинету Халил-паши. Его шаги были такими же тяжелыми и медленными, как удары его сердца. Он не чувствовал себя ни отважным, ни умным. Все его усилия оказывались совершенно напрасными. Как и его любовь к Мехмеду. Как и его жизнь.

Он не потрудился закрыть за собой дверь. Он медленно вытащил стул из-под массивного деревянного письменного стола, инкрустированого тонкими узорами и жемчужными завитками. Что он надеялся найти? Все это не имело значения. Лучше просто взять книгу о Пророке, мир праху его. Бог – единственное, что оставалось у Раду. Единственное, что он не мог потерять.

Единственное, чего Лада не могла его лишить.

Его колени неуклюже дернулись под столом и громко стукнулись об него. Проклятие застыло на его губах: он что-то сломал. Раду опустился на пол и посмотрел на стол снизу. Фальш-панель, сдвинутая его коленом, скрывала что-то интересное.

Раду вытащил ее и достал толстую стопку пергаментов. Они были исписаны текстами на латыни, плотный почерк аккуратно заполнял все страницы. Он пробежал их глазами так быстро, как только мог, позабыв об отчаянии. Первые письма касались мужчины по имени Орхан – это были какие-то требования и разрешения. Раду не знал, кто это такой, но на всякий случай запомнил информацию. Он перелистывал страницы и резко остановился в самом конце, увидев короткое послание. Оно было подписано Константином XI.

Императором Константинополя.

Из коридора донеслись шаги. Охваченный паникой, Раду засунул письма обратно в потайное отделение и быстро задвинул панель. Она легла неровно, но у него не было времени ее поправлять. Он бросился в другой конец комнаты и встал напротив книжной полки, стараясь стереть с лица виноватое выражение.

Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, но он не осмеливался обернуться. Если он никогда не обернется, то никогда не увидит, что его засекли.

На его плечо легла чья-то рука. Не тяжелая и властная, а мягкая.

– Раду, – сказал Салих, и его голос был таким же неуверенным, как и его прикосновение.

Раду обернулся. Его дыхание было прерывистым, губы растянулись в притворной улыбке. Салих стоял близко, очень близко, на расстоянии одного неровного вздоха.

Не успел Раду сформулировать вопрос, как его губы накрыли губы Салиха.

Раду вздрогнул, ошарашенный и смущенный этим натиском. Салих обхватил руками его талию и притянул к себе, отчаянно и жадно целуя. Наконец, Раду сообразил, что происходит. Он поднял руки, не зная, что с ними делать. Он положил их на плечи Салиха и оттолкнул его.

Салих посмотрел на него с таким отчаянием, что оно пронзило Раду до глубины души. Желание и страсть были такими первобытными и грубыми и такими очевидными, что причиняли боль.

Вот что увидел Лазарь во взгляде Раду, когда он смотрел на Мехмеда. Раду накрыла волна унижения и отчаяния. Должно быть, все уже знали. Если это было так заметно, то и Мехмед наверняка понимал, что он чувствует, знал, какой он, даже когда сам Раду этого не знал.

Лада, наверное, тоже обо всем догадалась.

Вспыхнувший гнев поглотил стыд. Раду прищурил глаза и посмотрел прямо на Салиха. Грустного, одинокого Салиха. Салиха, который хотел его.

Он прильнул к губам Салиха с такой яростью, что его губы больно вжались в зубы Салиха. Салих выдохнул и раскрыл рот, а Раду схватил его за затылок, подсунул пальцы под тюрбан и впился ими в его волосы. Салих шарил руками по тунике Раду, развязывая пояс на талии. Он приподнял тунику Раду и провел ладонью от его живота до груди.

Раду не знал, было ли это желание, злость или брезгливость или все сразу. Он ненавидел Салиха за то, что тот его хочет, ненавидел себя за то, что ему это нравилось, ненавидел Мехмеда и больше всего – Ладу.

Он поцеловал Салиха еще глубже, еще отчаяннее.

Ручка на двери щелкнула, и Салих отскочил от Раду с выражением ужаса на лице. Раду отвернулся к книжной полке, наугад достал какую-то книгу и раскрыл ее посередине. Перед ним оказалась страница с арабской вязью и позолоченными краями.

– Салих? – послышался недовольный низкий голос. – Что ты здесь делаешь?

Раду обернулся и увидел Халил-пашу. Пожилой мужчина вспотел и задыхался. Он инстинктивно взглянул сначала на стол, затем снова на сына.

– Мы искали книгу, – сказал Сатих.

Халил-паша, наконец, заметил Раду. Он все понял.

Тень изумления медленно прошлась по его лицу, а губы скривились в гримасе отвращения. Смятая туника Раду. Раскрасневшиеся губы Салиха. Еще никогда в жизни Раду не чувствовал себя таким грязным. Их с Салихом внешний вид не оставлял никаких сомнений в том, чем они только что занимались.

– Это мой личный кабинет! – взревел Халил-паша.

– Я знаю! Мне очень жаль. Я думал, что вы на садовой вечеринке. Она так быстро закончилась?

Халил-паша пренебрежительно махнул рукой, но в его голосе чувствовалось напряжение.

– Произошло убийство. Мехмедова шлюха убила одного из гостей.

Раду громко захлопнул книгу. Халил-паша перевел взгляд на него, но Раду не мог вести себя подобающе. Там была лишь одна женщина, способная кого-то убить. Только Лада.

– Подожди-ка. Я тебя знаю. – Халил-паша прищурился и наконец-то всмотрелся в лицо Раду. – Ты вырос. Ты дружил с Мехмедом, когда тот был султаном. – Наконец, он понял все. – Твоя сестра… Теперь я ее вспомнил.

Раду с трудом сглотнул.

– Мне нужно идти. Простите, что прервал ваш вечер. – Раду наклонил голову и, не глядя на Салиха, вышел из кабинета.

***

Вначале он пошел в комнату Лады, но там было пусто. Широкие коридоры дворца тоже пугали своей зловещей пустотой. Раду свернул за угол и направился к покоям Мехмеда, когда едва не врезался в Лазаря.

Он схватил солдата за руку.

– Где Лада? Что случилось?

Лазарь нахмурился.

– Она в большой беде. Не вмешивайся в это.

– Где?

Он вздохнул.

– Идем со мной.

Они поспешили по коридорам и вошли в какую-то комнату, которая два дня назад была заполнена яствами, напитками и светом.

Теперь в ней шел суд.

Лада, прямая и непреклонная, стояла в одном углу. Мурад в окружении нескольких стражников стоял в другом конце комнаты и кивал, а разъяренный мужчина в итальянском наряде кричал и указывал на Ладу.

Мехмед стоял в центре залы и смотрел на отца. В его взгляде Раду заметил и бурлящий гнев, и с трудом скрываемый страх. Тот, кто его совсем не знал, решил бы, что ему скучно. Но Раду понимал каждое выражение, каждое изменение в его лице.

Раду скрестил руки на груди, как будто мог защитить свое сердце и не дать ему разорваться от горечи и ненависти. Лазарь положил руку ему на плечо.