Скитание, блуждание ислама или исламского общества, перемещающегося в пространстве и во времени по уж и не знаю каким потокам, это повседневное земное скитание, блуждание, кочевничество проецировалось и на скитание-блуждание-кочевничество праздников, молитв, постов и самого месяца рамадан, если только эти блуждания по календарю не были символом некоего космического блуждания, смысл которого нам неведом. Кажущемуся постоянству католицизма Ислам противопоставляет фигуры вечно подвижные, вечно изменчивые на небе и на земле.

Напряженность, заметная возле дороги, исчезала по мере того, как мы входили в город и лагерь.

Мужчины и женщины, какого бы возраста они ни были, шли, зная, куда и зачем. Каждое деяние имело свой вес, свою цену, ее не увеличивали и не уменьшали близость тяжелого вооружения или запасного выхода – или ловушки – каковой для преследуемых палестинцев могла стать сирийская граница. Открыта она или закрыта, этого никто не знал. Думали, что она открыта, а ее закрыли пять минут назад. Или наоборот. Это был октябрь 1971, и враждебность по отношению к палестинцам торговцев, владельцев отелей Ирбида, простых людей на улице была довольно заметна, я это наблюдал сам.

– Я найду такси, и завтра ты будешь в Даръа. А послезавтра в Дамаске.

Хамзу знали многие, а в лагерях, похоже, все. Встречные прохожие здоровались с ним, улыбались, подмигивали. Он отвечал улыбкой.

– Ты какой религии?

– Никакой. Ну, если настаиваешь, то католик. А ты?

– Не знаю. Возможно, мусульманин, но еще не знаю. Сегодня я воюю. Этой ночью я убью одного или двух иорданцев, то есть, других мусульман. Или они меня убьют.

Он сказал это мне, улыбаясь, не то, чтобы он был очень доволен собой и своим ответом, но глаза его сверкали, а зубы блестели. Звуки ружейной пальбы и разрывов снарядов не затихали ни на минуту и казались просто погодным явлением. Мы шли по улице, вдоль которой стояли великаны с едва пробивающимися усами, с винтовками в руках; длинные, вьющиеся или закрученные в спирали волосы, от светло-каштановых до рыжих – такая прическа называется локонами или буклями – падали им на плечи. Солдаты стояли, прислонившись к стене. Пытаясь в полдень отыскать полоску тени, которая становилась все уже и уже, каждый словно хотел истончиться, как афиша, и вжаться в стену. Хамза здоровался с ними.

– Фидаины из Ас-Саики, – сказал он мне.

Ас-Саика. Название палестинской организации, союзницы сирийских правительственных войск, слово, обозначившее этих мощных вооруженных д’Артаньянов в пятнистой маскировочной одежде, в ботинках на бесшумной подошве прозвучало для меня как дерзкий вызов: «фидаины Пайвы»[70].

Странно, что у меня родилась эта словесная ассоциация вот здесь, на знойной улице. Я услышал собственный смех, и Хамза спросил меня:

– Ты смеешься? Почему?

Удивленный и его вопросом, и своим смехом, я просто ответил:

– Жарко.

Этот ответ и мне, и Хамзе показался вполне удовлетворительным.

Хамза, чьи волосы были аккуратно подстрижены, почти ничего не говорил мне про солдат, только немного про их смелость. Он знал разницу между смелостью и доблестью, солдаты Ас-Саики доблестно сражались на войне и смело отстаивали право носить длинные вьющиеся волосы. Эти завитые локоны так красиво обрамляли их лица, что я невольно представлял, как по утрам, пока готовится чай, они завивают друг другу волосы щипцами, нагретыми на раскаленных углях.

Я думал так: «Если они должны доказывать свою доблесть в бою, значит, они львы».

Позже, в 1976, при сражении за Тель-Заатар, стало понятно, какие они хищники, страшнее, чем львы. Они это доказали, но на этот раз их жертвами были палестинцы из ФАТХа.

Именно сейчас, в этом месте книги я напомню о смертях Камаля Аднуана, Камаля Насера, Абу Юсефа Неджара, трех видных деятелей ФАТХа. Камаль Насер, которого я знал, был мне наиболее симпатичен, Камаль Адван несколько меньше, меня смущала его жесткость. Поначалу они изо всех сил старались сохранить анонимность, но со временем становились все менее осторожными. В Бейруте, в отеле «Странд» они назначали встречи своим товарищам и журналистам, я сам неоднократно встречал их по дороге в алжирское посольство, у них никогда не было телохранителей. Они беззаботно шли и курили. Кажется, в шестидесятые у молодых людей началась эта мода на длинные волосы, рассыпанные по плечам, причем, шевелюры становились все более лохматыми. Дозволено было все: волосы длинные, средней длины, челка на лбу, волосы гладкие, черные и маслянистые, мягкие, волосы всклокоченные, каштановые, курчавые или светлые вьющиеся, но эта женственность причесок в каком-то смысле компенсировалась подчеркнуто мужественными манерами и телосложением, ярко выраженной, даже гипертрофированной мускулатурой. Эта мода, достигшая кульминации в Англии, зародилась в Калифорнии, и принесли ее американские солдаты, потерпевшие поражение во Вьетнаме. На Земле начиналась пора весеннего цветения: поражение американцев в Северном Вьетнаме, длинные волосы, джинсы, так называемые «унисекс», серьга в одном ухе, берберские украшения на шее и запястьях, хождение босиком, африканские стрижки, целующиеся на улице парочки волосатых и бородатых юношей, гашиш и ЛСД, которые употребляли у всех на виду, одна сигарета с травкой, передаваемая по кругу, завитки сигаретного дыма, выпускаемые ртом любовника и, чуть подтаявшие в воздухе, достигающие другого рта, но если на Западе это было весеннее цветение юности, то на Ближнем Востоке уже летнее, почти осеннее, предчувствующее суровую зиму.

Службы ООП поставили двух телохранителей-фидаинов – одного под лестницей, другого возле двери – в домах тех троих, о которых я сказал выше. Вот что мне рассказал Дауд:

– Когда стемнело, два хиппи со светлыми вьющими волосами, говорящие по-английски, держась за руки, смеясь и пошатываясь, подошли к часовым у лестницы Камаля Адвана. Те стали оскорблять педиков, и тогда они очень быстро – сразу видна хорошая подготовка – выхватили револьвер, уложили охранников, поднялись по лестнице, проникли в квартиру Камаля и убили его. Похожие сцены в то же самое время происходили у Камаля Насера и Абу Юсефа.

Это как раз тот случай, когда Убийство можно назвать актом Искусства, причем оба эти слова должны писаться с заглавных букв, они это заслуживают. Как и всякое выдающееся произведение Искусства, Убийство требует награды, то есть, знака отличия, а то и не одного. Думаю, в данном случае орденами были украшены шесть торсов. Легенда гласит, что для этого деяния были избраны шестеро белокурых юношей, и, возможно, выбор был непрост. В блондинах недостатка не было, напротив, но необходимо было дождаться, пока отрастут волосы, чтобы можно было их завить, они должны были красиво струиться по плечам, а еще нужно было выстричь челку, а не то волосы закрывали бы глаза. Разумеется, нашлось множество комментаторов, утверждающих, будто парочки были обриты наголо и носили парики с длинными волосами до плеч. В любом случае, все соглашались, что необходима была соответствующая подготовка: чтобы ласки двух влюбленных юношей выглядели правдоподобно, они должны были практиковаться, учиться целоваться в губы. Всё должно было быть безупречным: гибкость тел, походка, манеры, простодушный вид, безбородые лица, а главное – женские голоса, но не писклявые. И только когда всё стало выглядеть убедительно, темной ночью моряки бесшумно высадили их на побережье возле Бейрута. Во время этой подготовительной работы они забыли арабский язык, палестинский или ливанский акцент, главное – список арготических слов, которыми обмениваются, лаская друг друга. Что произошло с тремя руководителями ООП и женой одного из них, мы знаем. Спрятав револьверы, шестеро израильтян – если придерживаться гипотезы о накладных волосах – сняли парики и неторопливой походкой, которую они переняли у фалангистов, достигли берега, откуда лодка с бесшумным мотором доставила их обратно в Хайфу. Не имея перед глазами портретов, я могу лишь представить их, шестерых атлетов, две минуты назад с вьющимися волосами, а теперь обритых наголо, с нескрываемой гордостью показывающих экипажу, как они целовались в губы, чтобы шокировать охранников, которые, наивно поверив, будто видят перед собой арабов-гомиков, издевательски смеялись, и с какой легкостью они убили трех палестинцев. Гордость – оттого, что они были евреями или оттого, что не были остальными? Газеты всего мира написали об этом убийстве, которое никто не назвал террористическим актом на суверенной территории. Это было произведение Искусства, заслуживающее соответствующего Ордена, и он был пожалован. И дело не в том, что не хватало блондинов, в Израиле было достаточно молодых ашкенази.