А Вильхельм… Вильхельм на оруженосца уже может не рассчитывать.

Хельмут как-то злорадно ухмыльнулся — он увидел это злорадство на своём лице, мельком посмотревшись в стоящее на столе зеркало.

— Что там у тебя? — наконец повернулся к нему Вильхельм, встав рядом и сложив руки на груди.

— А, ой! — очнулся Хельмут. — Я просто подумал… Завтра очень сложная битва. Штурм, из которого многие не вернутся. И ведь никто не хочет умирать, верно? — Вильхельм без возражений кивнул. — У кого-то точно остались незаконченные дела в этом мире, кто-то кому-то что-то не сказал… Мы с тобой последнее время редко общались, — наконец дошёл до самого главного Хельмут. — Словно между нами возникло какое-то недопонимание, какая-то недосказанность… Я подумал, что стоило бы её разрешить.

— Может, это всё из-за нехватки времени, не более того, — пожал плечами Вильхельм, присаживаясь на соседний стул.

— В любом случае прими от меня этот небольшой подарок, — улыбнулся Хельмут и указал на бутылку — зелёное стекло тускло мерцало в скуповатом свете свечей. — Удалось раздобыть белого полусладкого из южного Шингстена. Немного, но… говорят, вкус просто райский.

— Говорят? — протянул Вильхельм, приподняв бровь (точь в точь как Генрих — Хельмут поёжился, обнаружив это сходство). — Неужели сам и глотка не выпил?

— Я не пью, ты же знаешь.

— Ох, точно! Ну ничего, — и он заговорщически улыбнулся, прищурив изумрудные глаза, — сейчас я тебя заставлю. Заодно поужинаем, к слову.

Не то чтобы Хельмут этого не ожидал… Он сначала подумал, что можно было бы даже посопротивляться для приличия: он ведь отказался пить даже с Генрихом, а уж с таким человеком, как Вильхельм, пить было попросту грешно. Поэтому, конечно, стоило отказаться, но не хотелось тратить время на лишние разговоры. Нужно поскорее влить в Вильхельма отравленное вино, а ещё помолиться Господу, чтобы противоядие Кассии сработало. Всё было так сложно и напряжённо, что нервы не выдерживали… Сердце трепетало, пальцы дрожали, и хотелось просто сбежать к себе, броситься под одеяло и уснуть, уткнувшись лицом в подушку. Или не к себе, а к Генриху, и уснуть уже с ним, в его объятиях на узкой, тесной лежанке…

— Заставлять не надо, наливай, — громко заявил Хельмут и рассмеялся.

Конечно, перед битвой много пить нельзя, но Вильхельма это явно не останавливало. И лишь в тот момент Хельмута посетила интереснейшая мысль: когда Вильхельм умрёт, его вещи будут отправлять в Остхен, в том числе и недопитую бутылку… Нужно куда-то её спрятать после всего, может, вернуть Кассии или попытаться уничтожить… Хельмут понял, что сейчас об этом думать не может. Ещё одна забота, ещё один груз на его плечи… Господи, да сколько можно-то?!

Но раз уж взялся — надо доделать.

— Подожди, не одним же вином ужинать будем, — усмехнулся Вильхельм.

Хельмуту стало не по себе. Мысли и так роились, как испуганные, разозлённые пчёлы, и догадка, что Остхен обо всём знает, привела их в ещё большее смятение. Он ведь, в свою очередь, может отравить еду, и кто знает, справится ли с такой отравой противоядие Кассии… Хельмут нервно сглотнул. Придётся внимательно следить за Вильхельмом и есть лишь то, что попробовал он.

Вскоре на небольшом столике в самом глубине шатра появилась запечённая на углях зайчатина с овощами, несколько ломтиков солёной красной рыбы, мягкий белый хлеб и небольшое блюдо с фруктами — виноградом, яблоками, завезёнными с юга апельсинами… Посмотрев на всё это, Хельмут почувствовал, как рот наполняется слюной. И вспомнил, что ничего не ел с полудня.

— С утра лично застрелил, — похвастался Вильхельм, указывая на заячьи ножки.

— Я посмотрю, ты времени зря не терял, — усмехнулся барон Штольц. Видимо, Остхен успел поохотиться сразу после встречи с фарелльцем, а заячьи тушки, привезённые им из леса, стали своеобразной отмазкой. — А рыба откуда?

— Дядюшка с залива привёз. Это лосось, причём законсервированный очень хитро, по-фарелльски. Сестра рецепт подсказала, — добавил Вильхельм вполголоса, словно сообщал некую семейную тайну. — Может, эти гады нам и враги, но готовить они умеют что надо.

Он достал два небольших серебряных кубка и осторожно откупорил бутылку. Хельмут внимательно наблюдал за каждым его действием, мысленно благодаря судьбу и Бога, что Остхен не попросил его разлить вино. Он бы тогда всё пролил из-за дрожи в руках, что явно вызвало бы вопросы.

Вильхельм налил полбокала себе и чуть меньше — Хельмуту. Тот наблюдал, как полупрозрачное желтоватое вино наполняет серебряные чаши, чувствовал лёгкий, едва уловимый аромат… Хельга любила другое вино — красное и сухое, оно пахло резче и выглядело, конечно же, иначе.

Боже, Хельга… Что же с ней будет, когда она узнает о смерти Вильхельма? Пожалуй, чёрные вести долетят до неё едва ли не раньше, чем до его родителей. Но самое главное — чтобы она ничего не узнала о его предательстве. Хельмут не мог предсказать её реакцию, но понимал, что она будет опустошена и убита. Может, слова о том, что её жених погиб как герой, её хоть немного утешат…

— Выпьем за мою невесту, — предложил вдруг Вильхельм так вовремя. — Кажется, у неё скоро шестнадцатые именины, так что, думаю, мой тост уместен, — добавил он с улыбкой. — Более достойной девушки, чем она, я не встречал. Она ждёт нас обоих и любит, смею предположить, тоже обоих.

— А ты? — Хельмут вдруг резко взглянул на него. — Ты её любишь?

— Конечно! — тут же отозвался Вильхельм, состроив обиженное лицо. — Конечно, я её люблю. — Тут же он перестал ёрничать и опустил взгляд, взбалтывая вино в бокале. Болтай, болтай, может, яд лучше растворится… — Я уже не могу дождаться момента, когда мы с ней встретимся вновь. Очень скучаю, — признался он, посмотрев на Хельмута: в полутьме плохо было видно, но можно предположить, что глаза его сияли теплотой. — Так что за Хельгу! — вновь улыбнулся Вильхельм, приподняв бокал. — За будущую баронессу Остхен!

Хельмут кивнул. Вильхельм тут же поднёс к губам свой бокал и осушил в несколько уверенных глотков. Кассия говорила, что яд не имел вкуса и запаха и обнаружить его наличие в вине было невозможно. Вильхельм пил совершенно спокойно, не зная, что пьёт собственную смерть, принятую из рук друга.

А Хельмут всё не решался даже взглянуть на свой бокал. Вдруг противоядие не подействует? Или подействует, но плохо, и яд будет убивать его медленно, мучительно, лунами и годами, принося адскую боль? Вильхельм выпил, дело сделано, но если не выпьет Хельмут, то это явно вызовет вопросы… Он поднёс бокал к губам, поводил языком по серебру и вдохнул аромат белого полусладкого. Полноценный глоток делать не стал.

Но Вильхельм этого вроде бы не заметил.

Он поставил пустой бокал на стол, зажмурился…

— Хорошее вино ты достал, — заметил он, поправив воротник рубашки, и тут же принялся за зайчатину. Хельмут выдохнул с облегчением: видимо, не отравлено, можно есть…

Хотя… возможно, Вильхельм оказался таким же предусмотрительным и тоже выпил противоядие перед едой? Хельмут покачал головой. Подобные мысли — признак не вполне здравого рассудка, а живот от голода совсем подвело, сил уже нет… Увидев, как Вильхельм откусил от заячьей ножки кусочек, Хельмут накинулся на другую ножку и обглодал её до чистой кости.